Семен Журахович - Кто твой друг

И Марика что-то торопливо рассказывает, а Валя слушает и удивляется: почему она вспоминает о таких мелочах? Ну, может, это и не мелочи, но что они значат, когда…

Валя видит строгий профиль Марины, ее то сжатые, то дрожащие губы, слышит незнакомый, глуховатый голос и вдруг догадывается: Марина говорит обо всем этом, чтоб приглушить боль воспоминаний.

Кусая губы, Валя с трудом произносит:

— Я не помню, Марина. Я тогда была маленькая…

Марина даже остановилась, пораженная. Боже мой, сколько времени прошло! Валя тогда была ребенком!.. И Марина вдруг почувствовала всю тяжесть своих лет.

— Словно три жизни у меня было, — задумчиво говорит она. — До войны коротенькое счастье. Потом оккупация, разорение, мое горе. И вот теперь… Есть такое старое слово — вдова. Ненавижу его… Три жизни… А как подумаю, так я еще и не жила совсем.

Валя идет рядом, ледяная глыба все сильнее давит на сердце. Как сложна жизнь! Нет, она не боится, ничего не боится! Разве она о себе думает? Валя хватает Маринину руку и горячо говорит:

— Я все отдала бы… Как Уля Громова, жизни не пожалела бы, чтоб у людей были счастье, радость… — И уже чуть слышно роняет: — Любовь.

— Без любви прожить можно. — Голос Марины звучит сурово и твердо. — Без правды не проживешь. Без правды, Валя, и счастья нет.

Несколько минут идут молча.

— Марина, а почему… Почему вы не выйдете замуж?

Марина не отвечает, и Вале кажется, что она не расслышала. Наконец доносится короткое, глухое:

— А за кого?

И опять Валя думает: «Ох, как все это не просто!»

Незаметно пришли на свой Лысый куток — крутой бугор над речкой, берега которой только угадываются на заснеженной долине. Далеко раскинувшиеся под ними поля казались бескрайними, как мир, как жизнь.

Возле Марининой хаты Валя порывисто обняла соседку, прижалась к ней щекой, поцеловала и, как бы убегая от чего-то, может быть от непрошеных слез, поспешила к своей хате.

Марина постояла немного. Еще раз взглянула на широкое заречье, на чуть заметную нитку дороги и, постучав сапогами, чтоб сбить налипший снег, вошла в хату.

Утром к председателю колхоза прибежала Настя Гаврилюк. Видно, и в самом деле бежала, потому что, тяжело переводя дыхание, могла произнести одно только слово:

— Поеду!

Озабоченный Цымбал удивленно взглянул на ее пылающее лицо и спросил:

— Куда?

— Как это «куда»? — В глазах Насти тревога, неуверенность и вместе с тем твердая решимость, которая, несмотря ни на что, привела ее сюда. — На областное совещание.

— Вот тебе и на! — сердито бросил Цымбал. — Говорил же я вам…

Настя опустила голову.

— Что ж теперь делать?

Молодая женщина посмотрела на него испуганными глазами.

— Не знаю… Только надо мне ехать, надо!

— Ну вот… Отказывалась, а теперь надо. Хотел бы я знать, что случилось!..

— По правде выбирали людей — вот что! — решительно проговорила Настя, и ясно было, что эти слова она повторяла про себя уже не один раз. Зато дальше каждое слово она произносила так, точно поднимала тяжелые гири: — А обо всем о том… зря я наговорила. Совестно мне перед Степаном и перед вами…

Незаметная улыбка проскользнула под усами Цымбала, а в голосе все же слышался укор:

— Говорил же я вам.

— Это правда, говорили, — покорно согласилась Настя и шумно вздохнула. — Говорили… Так если б мне тот ум вперед, что после приходит!..

Цымбал засмеялся, и это придало женщине смелости.

— Терентий Борисович, пошлите меня… Даю слово, никто мое звено не перегонит. Да я…

Казалось, еще минута, и она расплачется. А Цымбал довольно потирал руки:

— Беда с вами, Настя. Теперь надо в райисполком звонить, чтоб разрешили нам пятого делегата… И с членами правления разговаривать.

— Звоните, разговаривайте! — умоляюще сложила руки Настя.

— Да уж придется. Вы пока идите домой, я вам передам…

— Сама прибегу! — не дала она договорить и выскочила из комнаты.

Через несколько минут пришла Ганна Чепурная. Пряча глаза и запинаясь, она попросила:

— Так вы, Терентий Борисович, скажите… чтоб не мне выступать.

— А кто вам сказал, что выступать будете вы? — удивился Цымбал. В голосе его слышалась досада.

— Ну как же! — подняла на него глаза Ганна. — Меня Сытник каждый раз заставляет…

«Вот так и портим людей, — подумал Цымбал. — Штатная знатная…»

— А вы как считаете: следует вам выступать?

Ганна багрово покраснела, отрицательно покачала головой.

— Выступать будет Марина Дубчак, — сказал Цымбал и из-под насупленных бровей посмотрел на Ганну.

— Правильно! — вырвалось у нее от души.

Это даже тронуло Цымбала. Но, верный себе, он и тут не пощадил самолюбия Ганны:

— На совещание поедет и Настя Гаврилюк.

Переборов себя, Ганна выдержала его взгляд и медленно, тихо проговорила:

— Правильно.

Председатель райисполкома Сытник был недоволен.

— Чего вы там возитесь? Что? Важный вопрос? Товарищ Цымбал, я тоже немножко разбираюсь в деле… Что? Пускай будет пятеро, только скорее. Из других колхозов люди выехали еще утренним поездом.

Недоволен был Сытник и тем, что не Ганна Чепурная будет выступать на областном совещании. Кто же выступит? Марина Дубчак? Что-то он не слышал о такой.

Цымбал спокойно положил трубку. Он с первых дней своего пребывания в районе чувствовал скрытое недоброжелательство Сытника и давно уже решил не обращать внимания ни на язвительный частенько тон председателя райисполкома, ни на его косые взгляды.

Днем колхозная «Победа» и вызванный на подмогу эмтээсовский «газик» помчали делегатов в районный центр. Вместе с женщинами поехал и Цымбал.

До вечернего поезда оставалось еще много времени. Машины повернули к райисполкому: Сытник просил, чтоб делегатки зашли к нему.

— Ну и задержались же вы, дорогие друзья, — дважды повторил председатель райисполкома, здороваясь с женщинами и глядя на Цымбала: видно было, что слова эти адресованы, собственно, ему. — Садитесь, товарищи.

В голове Сытника не могло уложиться, как это Цымбал, человек, занимавший в областном управлении солидную должность, вдруг по собственному желанию отправился в колхоз и взвалил на свои плечи полный мешок забот. Эге, знаем, что это за «собственное желание»… Либо проштрафился, либо анкета не в порядке.

Угрюмая настороженность Сытника стала перерастать в явную неприязнь к Цымбалу после того, как Сытнику намекнули, что и ему следовало бы пойти в один из отстающих колхозов и наладить там хозяйство. С тех пор каждая встреча и каждый разговор с Цымбалом служили председателю райисполкома неприятным напоминанием.

— Садитесь, товарищи, — снова пригласил он прибывших.

Ганна Чепурная поколебалась мгновение, но все-таки села поближе к столу. Не впервой ей разговаривать с начальством. Зато тетка Килина в непривычной обстановке чувствовала себя скованной. Старуха крепко сжала сморщенные губы, словно дала зарок не вымолвить ни словечка. На розовом лице Насти Гаврилюк расплылась счастливая улыбка. Любопытными глазами поглядывала вокруг Валя; в предчувствии важных событий она была настроена торжественно. Только Марина Дубчак выглядела так же, как всегда, — сдержанной и замкнутой в себе. Никто не знал, как ее волнует и тревожит мысль о выступлении на областном совещании. Так много хочется и нужно сказать, только бы не растеряться.