Эрнест Хемингуэй - По ком звонит колокол

– Ну, теперь осталось пройти через вон те скалы – и мы в лагере.

Когда они стали спускаться через расселину, в темноте раздался мужской голос: «Стой! Кто идет?» Они услышали звук передергиваемого на винтовке затвора.

– Товарищи, – ответил Ансельмо.

– Какие еще товарищи?

– Товарищи Пабло, – пояснил старик. – Ты что, нас не знаешь?

– Знаю, – ответил голос, – но у меня – приказ. Пароль знаете?

– Нет. Мы идем снизу.

– Я знаю, – сказал голос из темноты. – Вы ходили к мосту. Я все знаю. Но приказ не я отдавал. Вы должны сказать ответ на пароль.

– А первая половина пароля какая? – спросил Роберт Джордан.

– Я ее забыл. – Из темноты донесся смех. – Ладно, мать вашу, идите уже к костру и своему долбаному динамиту.

– И это называется партизанской дисциплиной, – вздохнул Ансельмо. – Ружье-то поставь на предохранитель.

– Уже поставил, – ответил из темноты мужчина. – Я перевел его вниз большим и указательным пальцами.

– Вот будет у тебя когда-нибудь «маузер», попробуй на нем такое сделать, у «маузера» на затворе нет насечки, он сразу выстрелит.

– А это и есть «маузер», – сказал часовой. – Но у меня в пальцах сила – ты и представить себе не можешь какая. Я всегда так предохранитель спускаю.

– А куда сейчас дуло смотрит? – в темноте спросил Ансельмо.

– На тебя, – ответил часовой, – и пока я предохранитель спускал, тоже на тебя смотрело. Ты, слушай, когда до лагеря доберешься, скажи там, чтоб меня кто-нибудь сменил, потому что я жрать хочу как зверь, мать их, и пароль забыл.

– Как тебя зовут? – спросил Роберт Джордан.

– Агустин, – ответил часовой. – Меня зовут Агустин, и я тут скоро от тоски подохну.

– Мы передадим твою просьбу, – пообещал Роберт Джордан и подумал, что ни на одном другом языке, кроме испанского, крестьянин никогда бы не употребил такое слово, как тоска – aburmiento . А вот для испанца, к какому бы классу он ни принадлежал, оно – самое что ни на есть обычное.

– Послушай, – сказал Агустин, подходя ближе и кладя руку Роберту Джордану на плечо. Потом чиркнул кремнем по огниву, поджег трут, раздул огонек и, подняв его повыше, осветил лицо молодого человека. – Ты похож на того, другого, – сказал он, – но немного другой. Слушай… – он опустил трут и оперся о ружье, – …ты мне вот что скажи: это правда насчет моста?

– А что насчет моста?

– Что мы взорвем этот долбаный мост к чертовой матери, а потом сами должны будем с этих гор к чертовой матери катиться?

– Этого я не знаю.

– Ах, ты не знаешь! – огрызнулся Агустин. – Ну, ты даешь! А чей же тогда динамит?

– Мой.

– И ты не знаешь, для чего он? Не пудри мне мозги!

– Я знаю, для чего он, и ты в свое время узнаешь, – ответил Роберт Джордан. – А сейчас мы идем в лагерь.

– Да иди ты знаешь куда, – сказал Агустин. – Мать твою! Хочешь, я скажу тебе кое-что?

– Скажи, – ответил Роберт Джордан, – только если сумеешь без «мать твою». – Этот человек, Агустин, так пересыпал свою речь непристойными словами, присоединяя их к каждому существительному в качестве прилагательных и облекая в форму глаголов, что Роберту Джордану стало интересно, сможет ли он составить фразу без них.

Агустин рассмеялся в темноте, услышав ругательство из уст молодого человека, и ответил:

– Ну, так уж я привык разговаривать. Может, это и плохо, кто знает? Каждый говорит как ему удобно. Послушай. На мост мне плевать. На мост и на многое другое. Кроме того, меня уже с души воротит от этих гор, надо будет – уйдем. Чихал я на эти горы. Но одну вещь я тебе скажу: стереги хорошенько свой динамит.

– Спасибо, – ответил Роберт Джордан. – От тебя?

– Нет, – сказал Агустин. – От тех, кто не горазд ругаться, как я.

– И что дальше?

– Ты же понимаешь по-испански, – уже серьезно сказал Агустин. – Присматривай хорошенько за своей гребаной взрывчаткой.

– Спасибо.

– Нет, не надо меня благодарить. Просто следи за своим имуществом.

– С ним что-нибудь случилось?

– Нет, а то зачем бы я стал терять время на такие разговоры?

– В любом случае спасибо. А теперь мы идем в лагерь.

– Давайте, – сказал Агустин, – и пусть пришлют кого-нибудь, кто знает пароль.

– Мы с тобой увидимся в лагере?

– А то. И очень скоро.

– Пошли, – сказал Роберт Джордан, обращаясь к Ансельмо.

Теперь они шли по краю луга, утопая в сером тумане. После лесного настила из сухой хвои трава под ногами казалась особенно пышной, от обильной росы чувяки на веревочной подошве промокли насквозь. Впереди между деревьями забрезжил свет, и Роберт Джордан догадался, что это вход в пещеру.

– Агустин очень хороший человек, – сказал Ансельмо. – Правда, насмешничает вечно и язык у него как помело, но вообще-то он надежный.

– Ты его хорошо знаешь?

– Да. И давно. Я ему верю.

– И тому, что он сказал, тоже?

– Да, парень. Этот Пабло, как ты сам видел, совсем скурвился.

– И что теперь делать?

– Надо, чтобы кто-то все время охранял взрывчатку.

– Кто?

– Ты. Я. Старуха и Агустин – раз он сам чует опасность.

– И давно тут все так плохо?

– Нет, – ответил Ансельмо. – Просто все покатилось в тартарары очень быстро. Но нам все равно нужно было сюда прийти. Это земля Пабло и Глухого. Они здесь хозяева, и раз уж в одиночку мы справиться не можем, придется иметь с ними дело.

– А как Глухой?

– Он в порядке, – сказал Ансельмо. – Этот настолько же хорош, насколько плох другой.

– Значит, ты считаешь, что Пабло совсем ненадежный?

– Я весь день про это думал, а после того как мы услышали то, что услышали, окончательно уверился: да, так и есть.

– Может, лучше сказать, что приказ изменили, что велено взорвать другой мост, и уйти, договориться с людьми из других отрядов?

– Нет, – сказал Ансельмо. – Это его земля. Тут шагу ступить нельзя, чтобы он об этом не узнал. Но надо быть очень осторожными.

Они подошли ко входу в пещеру, завешенному попоной, из-под нижнего края которой пробивался свет. Мешки стояли у подножия дерева, укрытые брезентом. Роберт Джордан в темноте опустился на колени и ощупал намокший, загрубевший брезент. Просунув руку под него, он нашарил внешний карман одного из мешков, достал из него фляжку в кожаной оплетке и сунул ее в карман. Потом отомкнул висячие замочки, скреплявшие концы пропущенных через кольца ремешков, которые стягивали горловины мешков, открыл мешки и на ощупь проверил их содержимое. На дне первого лежали брикеты скрепленных динамитных шашек в холщовых мешочках, завернутые в спальник; Роберт Джордан снова стянул ремешки на горловине мешка и защелкнул замочек. После этого он просунул руки во второй мешок и ощупал острый контур деревянного бокса старого детонатора, коробку из-под сигар, в которой лежали капсюли (каждый маленький цилиндрик был обмотан двумя проводами, и все вместе они были упакованы с той же осторожностью и тщательностью, с какими он в детстве упаковывал свою коллекцию птичьих яиц), ложу автомата, отсоединенную от ствола и обернутую кожаной курткой; в одном из внутренних карманов находились два автоматных диска с пятью магазинами к ним, в другом – маленькие мотки медной проволоки и большой моток легкого изолированного провода. В кармане с проволокой он нащупал также плоскогубцы и два деревянных шила – чтобы протыкать отверстия в брикетах взрывчатки, а из третьего внутреннего кармана достал большую коробку русских папирос из запаса, полученного в штабе Гольца, после чего стянул горловину мешка, вставил замочек в кольца, защелкнул его, прикрыл кожаным клапаном и снова обернул оба мешка брезентом. Ансельмо к тому времени уже ушел в пещеру.