Эрнест Хемингуэй - По ком звонит колокол

– А тебе он понравился?

– Да. Я тогда была совсем больная, но он мне показался очень красивым и очень храбрым.

– Красивым! Надо ж такое придумать, – сказала Пилар. – У него нос был плоский, как моя ладонь, а скулы широкие, как овечья задница.

– Он был хорошим товарищем и моим другом, – сказал Марии Роберт Джордан. – Я его очень любил.

– Ну конечно, – вставила Пилар. – Любил, а потом застрелил.

При этих словах картежники подняли головы, а Пабло уставился на Роберта Джордана. Никто не произнес ни слова, лишь после паузы цыган Рафаэль спросил:

– Это правда, Роберто?

– Да, – ответил Роберт Джордан. Ему было неприятно, что Пилар заговорила об этом, и он жалел, что сам рассказал это, когда они были у Глухого. – По его просьбе. Он был тяжело ранен.

– Qué cosa mas rara [87] Какое странное дело, как чудно́ ( исп .). , – сказал цыган. – Пока он был здесь у нас, он все время говорил об этом. Уж не помню, сколько раз я сам обещал ему помочь в случае чего. Как чудно́, – повторил он, качая головой.

– Он вообще был чудно́й, – сказал Простак. – Не такой, как другие.

– Слушай, – сказал один из братьев, Андрес, – вот ты профессор и все такое, ты веришь, что человек может почувствовать наперед, что с ним будет?

– Я верю в то, что это невозможно, – ответил Роберт Джордан. Пабло смотрел на него с любопытством, Пилар – безо всякого выражения. – А что касается этого русского товарища, он был очень нервным, потому что слишком много времени провел на фронте. Он воевал в Ируне, а каково там было – сами знаете. Очень тяжело. Потом он воевал на севере. А с момента, когда создали первую группу для работы за линией фронта, он действовал здесь, в Эстремадуре и в Андалусии. Думаю, он очень устал, и нервы у него сильно расшатались, потому он и воображал себе всякие ужасы.

– Наверняка он вдоволь их навидался, – сказал Фернандо.

– Как и все, – добавил Андрес. – Но послушай, Inglés . Ты уверен, что человек действительно не может знать наперед, что ему на роду написано?

– Не может, – ответил Роберт Джордан. – Все это невежество и предрассудки.

– Ну-ну, – вставила Пилар. – Давайте послушаем мнение профессора. – Она говорила о нем как о рассудительном не по годам ребенке.

– Я думаю, что страх рождает дурные предчувствия, – сказал Роберт Джордан, – и ты начинаешь выискивать всякие предзнаменования…

– Вроде сегодняшних самолетов, – вставил Простак.

– Или вроде такого гостя, как ты, – тихо произнес Пабло. Роберт Джордан, взглянув на него через стол, понял, что это вовсе не было провокацией с его стороны, он лишь высказал вслух то, о чем в тот момент думал.

– А приняв что-то за дурное предзнаменование, – продолжил Роберт Джордан, – человек, в котором живет страх, начинает представлять собственный конец и убеждает себя, что это видение пророческое. Думаю, все дело только в этом. Я не верю ни в людоедов, ни в прорицателей, ни во что другое сверхъестественное.

– Но тот, со странным именем, увидел-таки свою судьбу, – сказал цыган. – И как увидел, так и случилось.

– Ничего он не увидел, – возразил Роберт Джордан. – Просто он боялся, что так может быть, и это стало его наваждением. Никто меня не убедит, что он что-то якобы знал заранее.

– Даже я? – спросила Пилар и, зачерпнув горсть золы из очага, сдула ее с ладони. – Я тоже не смогу тебя убедить?

– Нет. Со всеми твоими колдовскими и цыганскими штучками – не сможешь.

– Потому что ты глухой, как пень, – сказала Пилар. В трепещущем отблеске свечи ее широкое лицо казалось суровым и жестким. – Не тупой, нет – просто глухой. Глухой не слышит ни музыки, ни радио, а раз не слышит – может сказать, что этого просто не существует. Qué va, Inglés . Я сразу увидела смерть на лице того, с чудны́м именем, так, словно она была каленым железом выжжена на нем.

– Ничего ты не увидела, – не сдавался Роберт Джордан. – Ты видела лишь его страх и то, что его мучают дурные предчувствия. А страх был у него от того, что ему пришлось пережить. Вот он и воображал, что с ним может случиться беда.

– Qué va , – сказала Пилар. – Я видела его смерть так ясно, как будто она сидела у него на плече. И что еще важней, от него пахло смертью.

– Пахло смертью, – передразнил ее Роберт Джордан. – А может, просто страхом? У страха есть запах.

– De la muerte [88] Смертью ( исп .). , – повторила Пилар. – Послушай. Когда Бланкет, который был величайшим из всех peon de brega [89] Самый младший по «чину» член квадрильи матадора, пеший помощник с капоте (большим плащом), который в случае необходимости отвлекает внимание быка на себя. От испанского рeon – подручный, подмастерье и brega – бой, схватка. В тавромахии используется термин «пеон». , работал с Гранеро, он рассказывал мне, что в день смерти Маноло Гранеро, когда они по дороге на арену остановились в часовне, Маноло вдруг обволок такой сильный запах смерти, что Бланкета чуть не стошнило. А ведь он был рядом с Маноло, и пока тот принимал ванну, и пока одевался в отеле, перед тем как отправиться на корриду. И в машине по дороге на арену они сидели вплотную друг к другу. И никакого запаха не было. Да и в часовне никто другой его не учуял, кроме Хуана Луиса де ла Роса. Ни Марсиаль, ни Чикуэло не заметили его ни там, ни когда они все четверо выстроились перед проходом, ведущим на арену. А вот Хуан Луис побледнел как полотно, и Бланкет спросил у него: «Ты тоже чувствуешь?» Тот ему ответил: «Настолько, что невозможно дышать. Это от твоего матадора». – « Pues nada – ничего не поделаешь, – ответил ему Бланкет. – Будем надеяться, что мы ошиблись». – «А от других?» – спросил Бланкета Хуан Луис. « Nada – ничего, – ответил Бланкет. – Но от этого несет сильнее, чем несло от Хосе в Талавере».

И в тот день бык по кличке Покапена с фермы в Верагуа припечатал Маноло Гранеро к барьеру перед вторым tendido [90] Сектор ( исп .). на мадридской Пласа де Торос. Мы с Финито были там, и я видела это собственными глазами. Рог до основания раскроил ему череп, и голова Маноло застряла под estribo [91] Подножка ( исп .). в основании барьера, куда его отшвырнул бык.

– А ты тогда что-нибудь унюхала? – спросил Фернандо.

– Нет, – ответила Пилар. – Я была слишком далеко. Мы сидели в седьмом ряду третьего сектора. Но оттуда, сбоку, мне все было видно. Тем же вечером Бланкет, до того работавший с Хоселито, который тоже погиб при нем, рассказал об этом Финито в «Форносе»; Финито спросил сидевшего с ними Хуана Луиса де ла Роса, правда ли это, но тот ничего не ответил, только молча кивнул – правда, мол. Я видела все своими глазами. Так что, Inglés, может, ты просто глух к некоторым вещам – как Чикуэло и Марсиаль Лаланда, как все их бандерильерос и пикадоры, как все gente [92] Люди ( исп .). Хуана Луиса и Маноло Гранеро, которые ничего не учуяли в тот день. Но Хуан Луис и Бланкет не были глухими к таким вещам. И я не глухая.