Эрнест Хемингуэй - По ком звонит колокол

И наконец однажды, во время наступления на Карабанчель, он увидел этого человека.

Они укрывались под стеной арены для боя быков, через две улицы от них шел бой, и все нервничали в ожидании приказа вступить в атаку. Им обещали пригнать танк, но его все не было, и Монтеро сидел, обхватив голову руками, и без конца твердил:

– Ну, где же танк? Где же танк?

День был холодным, ветер мел желтую пыль вдоль улицы; Монтеро был ранен в левую руку, рука не действовала.

– Нам нужен танк, – повторял он. – Мы должны дождаться танка, но ждать мы не можем.

Боль в ране делала его раздражительным.

Роберт Джордан пошел посмотреть, не остановился ли танк за углом многоквартирного дома на повороте трамвайных путей – Монтеро считал, что это вероятно. И танк действительно оказался там. Вернее, это был не танк – испанцы в те дни любую самоходную технику называли танком, – а старый броневик. Водитель в огромном кожаном шлеме ни за что не хотел выезжать из-за угла и приближаться к арене. Он стоял за своим броневиком, опершись на броню руками и положив на них голову. Когда Роберт Джордан заговорил с ним, он, не поднимая головы, решительно замотал ею.

– У меня нет приказа ехать туда, – мрачно сказал он.

Роберт Джордан достал из кобуры револьвер и приставил ствол к кожаной куртке водителя броневика.

– Вот тебе приказ, – сказал он.

Мужчина в огромном, как у футбольного игрока, кожаном шлеме снова тряхнул головой и сказал:

– Патронов для пулемета все равно не осталось.

– У нас есть патроны, – ответил ему Роберт Джордан. – Ну, давай, поехали. Там набьем ленты. Поехали!

– И стрелять из пулемета некому, – сказал водитель.

– А где стрелок? Где твой напарник?

– Убит, – ответил водитель. – Он там, внутри.

– Вытаскивай его, – велел Роберт Джордан. – Вытаскивай его оттуда!

– Я не хочу к нему прикасаться, – сказал водитель. – А он лежит между пулеметом и рулем, мне не протиснуться.

– А ну, давай, – сказал Роберт Джордан. – Вытащим его вместе.

Забираясь в броневик, он ударился головой, из небольшого пореза над бровью на лицо начала сочиться кровь. Убитый был тяжелым, труп успел окоченеть, и его невозможно было разогнуть – пришлось колотить его по голове, чтобы высвободить лежавшее вниз лицом тело, зажатое между сиденьем и пулеметом. В конце концов он ударил по голове мертвеца коленом снизу, голова выскочила из зажима, и, обхватив тело поперек, он потянул его к двери.

– Помоги мне вытащить его, – сказал он водителю.

– Я же сказал, что не хочу к нему притрагиваться, – ответил водитель, и Роберт Джордан увидел, что он плачет. Слезы стекали по лицу, в поры которого глубоко въелась пороховая гарь, из носу тоже текло.

Выкарабкавшись наружу, Роберт Джордан развернул тело и дернул на себя, тело вывалилось из кабины и упало на тротуар у края трамвайной линии все в той же скрюченной, почти сложенной пополам позе. Там он и остался лежать – лицо серое, как воск, на фоне цементного тротуара, руки согнуты под животом.

– В машину, черт тебя дери, – крикнул Роберт Джордан и махнул водителю револьвером. – А ну, забирайся, быстро!

Только тут он увидел отделившегося от тени многоквартирного дома человека в длинном пальто, с непокрытой головой. У него были седые волосы, широкие скулы и глаза, посаженные глубоко и близко друг к другу. В руке он держал пачку «Честерфилда». Вынув одну сигарету, он протянул ее Роберту Джордану, который в это время револьвером подталкивал водителя к броневику.

– Одну минуточку, товарищ, – обратился он по-испански к Роберту Джордану. – Не могли бы вы кое-что разъяснить мне по поводу этого боя?

Роберт Джордан взял сигарету и сунул ее в нагрудный карман своей синей рабочей куртки. Он узнал человека по фотографиям – это и был британский экономист.

– Да пошел ты, – сказал он ему по-английски, потом водителю по-испански: – Туда, к арене! Понял? – и, забравшись в броневик, с грохотом захлопнул и заблокировал тяжелую дверцу. Машина рванула по длинной шедшей под уклон улице, по броне зацокали пули – словно кто-то швырял камешки в железный котел. А когда застрочил пулемет, звук стал напоминать резкие и быстрые удары молотка по обшивке. Они подъехали к устроенному под стеной арены укрытию; рядом с кассой еще висели октябрьские афиши, на земле стояли вскрытые ящики с патронами и топтались бойцы с винтовками и гранатами, висящими у них на поясах и распирающими карманы.

– Отлично, – сказал Монтеро. – Вот и танк. Теперь можно в атаку.

Позже, вечером, когда последние дома на склоне холма были освобождены, Роберт Джордан удобно устроился за кирпичной стеной у пробитой в ней бреши, сквозь эту бойницу оглядывал обширное поле обстрела, открывавшееся между ними и горным хребтом, куда отступили фашисты, и с удовольствием почти чувственным думал о том, как хорошо защищает их левый фланг холм с разрушенной виллой на склоне. Он лежал на соломенной подстилке в насквозь промокшей от пота одежде, завернувшись в одеяло. Вспомнив встречу с экономистом, он рассмеялся и пожалел, что обошелся с ним так грубо. Но в тот момент, когда англичанин протянул ему сигарету едва ли не как плату за информацию, ненависть фронтовика к «тыловым крысам» оказалась непреодолимой.

Теперь ему вспомнился «Гейлорд» и то, как Карков говорил об этом человеке:

– Так вот, значит, где вы с ним встретились. Я-то в тот день дальше Пуэнте-де-Толедо не забирался. А он, стало быть, находился куда ближе к фронту. Видимо, тот день и стал последним днем его храбрости. На следующий он уехал из Мадрида. Думаю, отважней всего он проявил себя в Толедо. В Толедо он был неподражаем. Он – один из авторов стратегии захвата Алькасара. Видели бы вы его тогда в Толедо! Полагаю, в большой степени именно благодаря его усилиям и его советам осада имела успех. То был глупейший эпизод войны. Апогей глупости. А что думают об этом человеке в Америке?

– В Америке, – ответил Роберт Джордан, – считают, что он очень близок к Москве.

– Нет, это вовсе не так, – сказал Карков. – Но у него замечательная внешность, и эта внешность в совокупности с манерами позволяет ему добиваться успеха. Мне с моим лицом ничего не светит. То немногое, чего удалось добиться мне, было достигнуто как раз вопреки моему лицу, которое не способно ни воодушевлять людей, ни вызывать симпатию и доверие. А у этого Митчелла лицо, которое приносит удачу. Лицо заговорщика. Любой, кто читал книги о заговорщиках, мгновенно проникается к нему доверием. К тому же у него и манеры заправского заговорщика. Увидев его входящим в комнату, каждый моментально поймет: вот заговорщик высочайшей пробы. Все ваши богатые соотечественники, сентиментально желающие, как они считают, помочь Советскому Союзу или чуть подстраховаться на случай возможного успеха партии, по лицу и манерам этого человека догадываются: он не может быть никем иным, кроме как доверенным агентом Коминтерна.