Эрнест Хемингуэй - По ком звонит колокол

– Да, – сказал Роберт Джордан. – Согласен с вами. Но чтобы иметь полную картину происходящего, недостаточно читать только партийный орган.

– Недостаточно. Но полной картины вы не составите, даже если будете читать двадцать разных газет, а если составите, не знаю, что вы будете с ней делать. Я такую картину имею постоянно, и единственное, чего мне хочется, это забыть о ней.

– Вы считаете, что все так плохо?

– Сейчас лучше, чем было. От самого дурного мы мало-помалу избавляемся. Но все равно картинка тухлая. Мы стараемся создать мощную армию, и некоторые ее соединения – те, что возглавляют Модесто, Эль Кампесино, Листер, Дюран, – вполне надежны. Более чем надежны. Это превосходные армейские части. Вы сами убедитесь. Кроме того, есть еще Интернациональные бригады, хотя их роль сейчас меняется. Но армия, состоящая из хороших и плохих частей, не может победить в войне. Все должны дойти до определенного уровня политической сознательности, все должны понимать, за что они сражаются и насколько важна их борьба. Все должны верить в дело, которое они защищают, и безоговорочно подчиняться дисциплине. Мы создаем мощную регулярную армию, не имея времени установить дисциплину на уровне, для регулярной армии совершенно необходимом, чтобы она достойно действовала под огнем. Мы называем ее народной армией, но ей не хватает главных достоинств истинно народной армии и в то же время – железной дисциплины, на которой зиждется армия регулярная. Сами увидите. Это весьма опасный процесс.

– Вы сегодня не слишком оптимистичны.

– Да, – сказал Карков. – Я только что вернулся из Валенсии, где встречался со многими людьми. Из Валенсии никто в оптимистическом настроении не возвращается. В Мадриде можно чувствовать себя спокойно, считать, что все ясно, и никакой иной перспективы, кроме победной, не видеть. Валенсия – совсем другое дело. Там все еще заправляют тру́сы, сбежавшие из Мадрида. Они благополучно погрязли в рутине праздности и бюрократии. Тех, кто остался в Мадриде, они презирают и одержимы одним стремлением – ослабить военный комиссариат. А Барселона! Видели бы вы, что творится в Барселоне!

– И что же?

– Это просто оперетка какая-то. Поначалу там был рай для всяких психов и эдаких революционеров-романтиков. А теперь – рай для горе-вояк. Для тех, кто обожает красоваться в мундирах, напускать на себя важный вид, бахвалиться и щеголять в красно-черных шарфах. Тех, кому на войне нравится все, кроме необходимости сражаться. От Валенсии тошнит, от Барселоны смех разбирает.

– А что вы думаете о путче ПОУМ [86] ПОУМ – Рабочая партия марксистского объединения ( исп . Partido Obrero de Unificación Marxista) – марксистская партия, существовавшая в 1930-е годы в Испании. ?

– ПОУМ никогда не была серьезной партией. Сборище впавших в ересь психов и дикарей – в сущности, ребячество. Было там некоторое количество честно заблуждающихся. Была одна по-настоящему хорошая голова и какое-то количество фашистских денег. Не много. Бедная ПОУМ. Очень глупые люди.

– Много народу погибло во время путча?

– Меньше, чем было расстреляно после него и еще будет расстреляно. ПОУМ. Одно название чего стоит – как болезнь какая-то. Несерьезно. Назвали бы уж КОРЬ или СВИНКА. Так нет. Корь и то опасней. Она может дать осложнения на зрение и на слух. А вы знаете, что они замышляли убить меня, а также Вальтера, Модесто и Прието? Видите, какая чудовищная неразбериха у них в головах? Мы ведь совсем разные. Бедная ПОУМ. В конце концов они так никого и не убили. Ни на фронте, ни где бы то ни было. Ну, разве что несколько человек в Барселоне.

– Вы там были?

– Да. Я послал оттуда телеграфом заметку о злодеяниях этой позорной организации троцкистских убийц и их гнусных фашистских кознях, но, между нами говоря, все это несерьезно. Был среди них один сто́ящий человек – Нин. Мы его взяли было, но он сбежал.

– И где он теперь?

– В Париже. Мы говорим, что он в Париже. Очень славный был парень, но имел вредные политические заблуждения.

– Они действительно были связаны с фашистами, да?

– А кто с ними не связан?

– Мы.

– Кто знает? Надеюсь, что мы – нет. Вот вы часто ходите к ним в тыл. – Он усмехнулся. – А брат одного из секретарей республиканского посольства в Париже на прошлой неделе посетил Сен-Жан-де-Люс, чтобы встретиться там с людьми из Бургоса.

– Мне больше нравится на фронте, – сказал Роберт Джордан. – Чем ближе к передовой, тем люди лучше.

– А в фашистском тылу вам не нравится?

– Очень нравится. Там у нас есть прекрасные люди.

– Ну вот, видите, у них в нашем тылу тоже наверняка есть свои прекрасные люди. Мы их вылавливаем и расстреливаем, а они вылавливают и расстреливают наших. Находясь на их территории, всегда думайте о том, сколько народу они заслали к нам.

– Я всегда об этом думаю.

– Ну, – сказал Карков, – на сегодня, полагаю, вам хватит пищи для размышлений, так что допивайте ваше пиво и отправляйтесь по своим делам, потому что мне нужно подняться наверх, чтобы кое с кем повидаться. Кое с кем из верхних постояльцев. Не забывайте меня, заходите.

Да, подумал Роберт Джордан, ты многому научился в «Гейлорде». Карков прочел его единственную опубликованную книгу. Она не имела успеха. Роберт Джордан сомневался, что всего-то двести ее страниц прочли хотя бы две тысячи читателей. Но он вложил в нее все, что узнал об Испании за десять лет скитаний по ней – пешком, в вагонах третьего класса, на автобусах, верхом на лошадях и мулах, в кузовах грузовиков. Он хорошо знал Страну Басков, Наварру, Арагон, Галисию, обе Кастилии и Эстремадуру. Борроу, Форд, многие другие написали об этой стране такие замечательные книги, что он мало что мог к ним добавить. Но Карков сказал, что его книга хорошая.

– Вот почему я с вами и вожусь, – объяснил он. – Я считаю, что вы написали абсолютно правдивую книгу, а это большая редкость. Поэтому мне и хочется, чтобы вы поняли кое-какие вещи.

Ладно. Пройдя через это все, он напишет еще одну книгу. Но только о том, что доподлинно узнал сам. Правда, чтобы справиться с этой задачей, нужно быть писателем получше, чем я теперь, подумал он. То, что он узнал и понял на этой войне, было отнюдь не просто.

– Что ты делаешь? – спросила его Мария, подойдя и встав рядом. Он повернул голову и улыбнулся ей.

– Ничего. Думаю.

– О чем? О мосте?

– Нет. С мостом все ясно. О тебе, об одном отеле в Мадриде, где я знаю нескольких русских, о книге, которую когда-нибудь напишу.

– В Мадриде много русских?

– Нет. Очень мало.

– А в фашистских газетах пишут, что их там сотни тысяч.

– Вранье. Их совсем немного.

– Тебе нравятся эти русские? Тот, что был здесь до тебя, тоже был русским.