Чезар Петреску - Патриархальный город

Господин Атанасие Благу побрел было прочь, схватившись, по непонятной ассоциации идей, за карман жилетки и нащупывая вчетверо сложенный список.

Но Григоре Панцыру властным движением трубки вновь приковал его к месту.

— А покамест, Тэнэсикэ, вместе с твоим Эмилом Савой, укрепили бы Кэлиманов холм. Как бы весенние потоки не смыли всю глину с него в долину.

— А что я могу? Что мы можем сделать? — И господин примарь воздел руки к небу, что раскинулось по-за потолком кофейни «Ринальти».

Собравшимся представился случай убедиться, что татуировка господина примаря — целостный ансамбль. Мотивы арабесок, украшавших его лицо, повторялись и на руках.

— Хватит притворяться! — хмуро глянул на него Григоре Панцыру. — В этом деле мне не до шуток. Ты прекрасно знаешь, о чем речь.

— Ничего я не знаю, господин Григоре.

Григоре Панцыру подергал себя за спутанную бороду и вдруг заговорил совершенно иным тоном: рассерженный учитель с высоты своей кафедры отчитывал ученика, обнаружив в нем зародыши человеческих пороков.

— Послушай, Благу Тэнасе! Ты у меня учился. Я помню, что в школе ты был размазней и тугодумом… Но при всем том порядочным человеком. Добрым и глупым. Теперь, рядом с Эмилом Савой, ты, как я погляжу, становишься таким же плутом, как и он… Поверь, тебе уже поздно, ты слишком стар, чтобы обучаться этому ремеслу…

— Господин Григоре…

Господин примарь невольно заговорил жалобным тоном ученика Благу Атанасие, умоляющего учителя Григоре Панцыру разрешить ему переэкзаменовку.

— Господин Григоре, ну что вы, ей-богу… Тут ведь кругом люди…

— Именно потому, что тут кругом люди, я и хочу высказаться при всех. Вы затеяли новое свинство… По счастливой случайности живут в вашем городе, — заметь, я говорю «в вашем», а не «в моем», — живут в вашем городе два порядочных человека. Да еще, тоже по воле случая, один из них состоит в вашей партии. Эти люди — Иордэкел Пэун и Санду Бугуш. Да, Санду Бугуш, который из-за несчастного своего простодушия угодил к вам, в ту лохань с отбросами, из которой вы сделали себе кормушку. И оба они взялись за дело, от которого не ждут для себя никаких выгод. Разве что удовлетворения оттого, что стараются на пользу всему городу. Они провели всю необходимую подготовительную работу и намерены засадить лесом Кэлиманов холм. Собрали кое-какие средства. Составили план посадок… Тебе это известно?

— Еще бы не известно? Я ведь тоже член комитета. Участвую на равных правах…

— Вот именно! И поскольку тебе это хорошо известно, то ты поспешил вместе со своим Савой затеять еще кое-что.

— Ничего такого не знаю! — защищался господин примарь. — Клянусь честью, понятия не имею.

— Оставь свою честь на попечение своей благоверной. Твоя честь тут ни при чем. Если ты еще не потерял ее сам, тебе поможет Сава… Или твоя благоверная… Найдется любитель. Пойди взгляни на себя в зеркало… У тебя лицо человека, чья честь — забава для других. Тебе синяки и шишки, другим пироги и пышки. А теперь ступай и расскажи все Саве, подай ему полный рапорт. Скажи ему, что этот вот холм… Видишь?..

Господин примарь так простодушно посмотрел в окно на сырой глинистый Кэлиманов холм, словно видел его впервые.

— Видел?.. Так вот, скажи ему: может случиться, что этот великан откусит ему голову.

И Григоре Панцыру отпустил своего бывшего ученика мановением чубука, — таким жестом в Риме освобождали рабов. Господин Атанасие Благу плюхнулся на сиденье машины и поплыл по затопленным улицам города исполнять свой долг, ломая голову, о каком же свинстве шла речь, и время от времени ощупывая в кармане жилетки вчетверо сложенный список Анс. Он и в самом деле был слишком перегружен бесчисленными обязанностями, будучи слишком нерасторопен и туповат для выполнения своей сложной миссии.

Только после его ухода из разговора между господином Григоре и Пику Хартуларом пескари узнали, что префект и его приспешники из Пискул Воеводесей втайне предпринимают, меры, чтобы купить Кэлиманов холм на деньги акционерного общества, имея в виду предполагавшуюся разведку нефтяных месторождений.

— Но ведь город тогда разбогатеет, господин Григоре? — осмелился высказать химерическую надежду какой-то Пескареску.

Григоре Панцыру обратил на него такой презрительный и пристальный взгляд, что бедняга принялся ощупывать узел галстука и проверять, застегнуты ли пуговицы у него на панталонах.

— Думаешь, и тебе от этого богатства перепадет? Держи карман шире!.. Ни тебе, ни городу. Ни дураку Тэнасе, которому приходится за эту политику из родительских денег приплачивать. Старая история, о которой кое-кто прознал еще осенью, их уже тогда раскусили… Богатство прямиком потечет в карман самого крупного грабителя, вашего дорогого Эмила Савы. А ты, выступая на августовских выборах перед толпой оболтусов, будешь махать факелом и возглашать: «Да здравствует господин Эмил, благодаря которому есть у нас и хлеб, и соль!..» Только тогда у тебя еще и штаны на заднице будут драные!

Пескареску, которому указали его место, повесил нос. Прочие — Пескарикэ и Пескаревич — сочли за благо испариться, — как бы господин префект Эмил Сава от кого-нибудь не узнал, что они, пусть даже в роли бессловесных и беспристрастных слушателей, присутствовали при разговоре, в котором столь глубокому унижению подверглась его честь. Однако Григоре Панцыру эти заботы уже перестали занимать. Ему было все равно, зазеленеет ли по весне Кэлиманов холм саженцами дубов и платанов или покроется черными кипарисами вышек; смоет его в долину весенним половодьем или нет, обрушится он на весь город или только на голову господина префекта Эмила Савы!

Он вернулся к прерванной нити собственных размышлений. Долго глядел на Пику Хартулара, на его осунувшееся костистое лицо цвета серой промокашки, на глубоко запавшие глаза цвета камешка в перстне на безымянном пальце. Погладил его чубуком трубки по горбу, обтянутому английским сукном, — так, как если бы на улице потрепал концом трости бездомного шелудивого щенка.

— Что, друг Пику? Один ты не подчиняешься закону сохранения энергии?

— Да, я такой, господин Григоре… — сказал Пику Хартулар, оскалив зубы.

Господин Григоре соболезнующе засмеялся в растрепанную бороду:

— Клыки? У тебя клыки? Да они уже небось из папье-маше, Пику!.. Укусить уже не могут… Пробуют, но не получается. А завтра и пробовать не смогут… И это ты называешь клыками?

Пику Хартулар собрался было ответить. Но тут вошел Тудор Стоенеску-Стоян, и они обменялись рукопожатьем. Не глядя друг другу в глаза.

Григоре Панцыру снова набил трубку табаком и, откинувшись на спинку стула и упрятав руки в рукава куртки, поглядел на обоих внимательным взглядом, напряженным и не беспристрастным.