Эндрю Холмс - Клуб для джентльменов

— Там диктофон, — говорю я и вдруг ощущаю усталость — нестерпимую, вселенскую усталость.

— Можно поглядеть?

— Да хоть и пощупать.

Он не обращает внимания на мою иронию. С трепетом дикаря, которому позволили коснуться святыни, он достает диктофон из моей сумки и осматривает его.

— Что значит «VOR»?

— Сам начинает запись, когда слышит достаточно громкую речь.

— Только речь или любые громкие звуки?

— Не знаю, этой функцией, говоря по совести, я еще никогда не пользовался. Но вряд ли машинка такая умная, что узнает речь. Наверное, просто реагирует на шум.

— И зачем она вообще нужна, эта функция?

Я молча смотрю на него. И далеко не впервые за последнее время в голове мелькает мысль: за какие такие грехи мне эта нескончаемая катастрофа, к которой сводится мое повседневное существование?.. Я вздыхаю — тяжело-тяжело — и снимаю солнцезащитные очки. Потом опять, уже совершенно голыми глазами, смотрю парню в лицо.

— Много мечтаешь, Клякса? — говорю я.

— Что? — ошарашенно переспрашивает он.

— Ты много мечтаешь, да?

— А как вы меня назвали?

— Не обращай внимания. Так ты много мечтаешь, да?

— Конечно. Я художник. Нам положено.

— Стало быть, мечтатель. Художник. Чудесно. Разговариваешь во сне, Клякса?

— Меня зовут Саймон. Зачем вы придумали мне кличку?

— А, не обращай внимания. Так ты разговариваешь во сне?

— Откуда мне знать?

— Ну, рано или поздно всегда найдется тот, кто ставит нас в известность об этом факте. А тебе еще не говорили? Значит, не существует миссис Кляксы, чтобы слушать ночные трансляции из твоего подсознания?

— Я вас не понимаю… К чему вы клоните?

— Объясняю. Будь у тебя такая вот волшебная машинка, ты бы ее положил на ночь рядом с кроватью, включил эту самую функцию «VOR», а утром мог бы слушать, что ты ночью во сне говорил. Теперь ясно? Ты бы услышал, как ты во сне плачешь. И узнал бы всё, что у тебя на самом-самом донце души.

— Не знаю, — говорю я. — Насчет разговоров во сне — не знаю. Но вообще-то, если подумать, машинке с талантом включаться на голос можно найти полезное применение.

— Ты что записываешь себе в блокнот?

— Про диктофон. Название и номер модели.

— Послушай, мальчик , не хочу быть грубым, однако не пора ли тебе выложить, зачем ты мне звонил? Есть какая-то связь со вчерашним инцидентом на эскалаторе? Откуда у тебя мой телефон?

— Был на вашей визитной карточке.

— А откуда у тебя моя визитка?

— Взял у девушки.

— Какой девушки?

— Да вы ее знаете.

— Имя , черт возьми!

— А это что у вас?

Физиономию Грейла Шарки искажает ярость, когда я кладу руку на его газету. Он весь подался вперед и ждет, чтоб я назвал имя девушки. Вместо этого я ему про газету. Конечно, он бесится.

— Это просто чертова газета! — Ноздри у него раздуваются.

Он берет себя в руки, вытирает пот над верхней губой и водружает на нос солнцезащитные очки — тщеславным, пафосным жестом. Затем тихо бормочет:

— Чертова жара. Чертов день.

Солнце выкатывает из-за облаков и лупит в мои чувствительные глаза. Я опять надеваю солнцезащитные очки.

— Чертова жара. Чертов день. Чертов Уродец! — бормочу я.

Если Уродец и слышит меня, виду не подает.

Он тычет пальцем в газету — а у меня ощущение, что он тычет пальцем мне в душу, в открытую рану, в оголенный нерв.

О, как нужен отдых всем моим нервным окончаниям!

— Обычная газета, — тупо повторяю я.

За соседним столиком сотовый бесконечно наяривает главную тему из «Звездных войн». Да возьми же ты телефон в руки, так твою растак!.. «Звездные войны» внезапно сменяются мелодией последнего хита «Шугарбейбс». Зверски бьет по ушам.

Я оборачиваюсь. Сукин сын за соседним столом, оказывается, пролистывает свою библиотеку.

Негодяев, которые постоянно меняют мелодию на мобильнике, имеет смысл расстреливать без суда и следствия!

В отличие от него я — само спокойствие.

В моей памяти — жалкая личность, которую я вчера видел в клубе: в одной, дрожащей, руке стакан чего-то там, рукав другой — в блевотине белокурой сучки.

Сегодня этот печальный тип, только еще более печальный, сидит напротив меня: он явился по моему велению — исполнить мое поручение. Патетическая ситуация.

Занятно, каким он был в школьные годы. Одним из тех , вне сомнения.

Все они, мои былые мучители, теперь вроде него — жалкое подобие людей, но с прежними амбициями и с прежним гонором.

Конкретно против Грейла Шарки я ничего не имею. Просто презираю типов вроде него. Обычно я обхожу их десятой дорогой, но сейчас этот надменный горемыка — необходимое орудие для достижения моих целей.

— Сегодняшняя? — спрашиваю я и беру газету. Мистер Шарки смотрит на меня с нескрываемым раздражением. — Мне приходится много ездить в подземке, и газетка очень пригодится — коротать время.

— Бери, — цедит он, — при одном условии: не играй у меня на нервах и выкладывай, чего ты хочешь. Что за девушка? И что значит вся эта фигня с перчаткой и жвачкой?

Его сотовый на столе начинает звонить. Он нервным жестом срывает с носа солнцезащитные очки, чтобы посмотреть на экранчике, кто звонит. Потом кладет — почти бросает — сотовый на стол, надевает очки. Телефончик звонит и звонит. Мистер Шарки сует его в карман, где сотовый продолжает звонить — уже тише. У меня впечатление, что он побледнел, когда увидел, кто ему звонит. Это заметно — несмотря на загар. М-да, пантомимка что надо!

— Кто это? — спрашиваю.

Звяк-звяк в кармане.

— Человек, с которым я не желаю разговаривать. — На лбу у него бусинки пота.

Звяк-звяк.

Всё, звук сдох. Мистер Шарки, видимо, расслабляется.

— А в твоих снах, Грейл, когда ты по ночам разговариваешь, телефон тоже названивает?

Он хватает со стола пачку сигарет и вскакивает, весь кипя от ярости. Я, похоже, попал точнехонько в больное место. Даже за очками угадываю, что его глаза мечут молнии.

— Да пошел ты…

Мне его даже жаль. Он такой прочитываемый . И слепому видно, что уходить ему не хочется. Поэтому так легко не реагировать на блеф — я разворачиваю газету и делаю вид, будто рассматриваю заголовки.

Мистер Шарки топчется у стола.

— Если не скажешь немедленно — я ухожу, — шипит он.

Я поднимаю на него спокойные глаза и жду, когда он наконец сядет и станет паинькой. Как только он садится, рассказываю, с чем пришел.

Я не хожу вокруг да около, а лаконично сообщаю:

— У Питера Бенстида роман с танцовщицей из его клуба — с той перепившей девицей. Ты с ней вчера беседовал. Зовут Хайди.

Шарки медленно снимает очки с носа и трет переносицу. Я вижу, как он ошарашен, какого искреннего интереса полны его глаза. Сердиться на меня он уже забыл. Я правильно все рассчитал.