Эндрю Холмс - Клуб для джентльменов

— Ничего подобного, она вчера не перепи… Откуда тебе известно?

— Известно.

— Ладно. И давно он с ней живет?

— Достаточно долго.

— Где и когда они встречаются?

— Не знаю. Но ты можешь накрыть их сам.

Тут в его взгляде появляется недоверие. Однако интерес к моему сообщению искренний. Как я и ожидал, для него важно было узнать сам факт — а подробности уж он сам соберет.

— Ты мне не даешь деталей. Откуда мне знать, что ты не заливаешь?

— Я сказал главное. Можешь проверить, заливаю я или нет.

— А откуда ты узнал?

— Какая разница.

Заметно, что он, получив только дразнящий намек, раздражен моим немногословием. Однако в общем и целом он явно доволен: не зря пришел на встречу со мной, получил свое.

— Ладно, в качестве подсказки неплохо. Подкрепить бы фактами… Но история вообще-то достойна проверки. Говоря честно, я понятия не имею, какая существует такса за такую подсказку…

Про себя я оскорблен, но виду не подаю.

— Я не из-за денег. Я хочу, чтобы об этом узнали все.

Он удивленно вскидывает брови.

— Чего ради?

— Из-за Эмили.

— Из-за… из-за его жены? Из-за Эмили Бенстид?

— Да.

Я рассказываю ему о моем договоре с Бенстидом, о том, что я — официальный сберегатель чести Эмили.

Этот дурак только посмеивается, шаря глазами по летней толпе. У него явно поправилось настроение. Смотрит на меня с иронией. Я ему доверил свое заветное… но куда этому ослу понять и оценить такие тонкости!

— Надо же, — говорит он, — и Бенстид действительно платит тебе за подобную работу? Не думал, что он такой сдвинутый. Значит, ты мотаешь по подземке и «оберегаешь» его жену?

— Да, совершенно верно, — говорю я.

Он хохочет.

— Господи, город чокнутых! Чокнутый на чокнутом и чокнутым погоняет! Такой весь солидный мистер Бенстид… Ладно, колись, расскажи мне побольше о своей «работе».

И я колюсь, потому что мне хочется с кем-то поделиться достижениями. Я рассказываю о своей системе, о своих разведывательных походах, о табличках в блокноте, о том, как я прочесываю «бутылку»-кольцевую. Я горячусь — словно он хочет нанять меня на подобную работу, и пою соловьем про то, какой я самый подходящий человек для него. Я даже чувствую, что раскраснелся, рассказывая о девяностофутовых эскалаторах на станции «Энджел» и о том, что расстояние между «Ковент-Гарден» и «Лестер-сквер» составляет 0,16 мили: между закрытием дверей на «Ковент-Гарден» и открытием дверей на «Лестер-сквер» проходит всего лишь сорок секунд!

Он опять смеется.

— Ну, прикол! Ну, ты молодец, парнишка! Энтузиаст!

Я начинаю жалеть о том, что так расхвастался.

Это оскорбляет величие моей Миссии.

Поэтому я сухо добавляю, что сдирать с пассажиров целый фунт за прогон между «Ковент-Гарден» и «Лестер-сквер» — сущее бесстыдство. Если сравнить цену за милю, то проехаться между «Ковент-Гарден» и «Лестер-сквер» дороже, чем пролететь десять миль в космосе.

Сказав это, я закругляюсь.

Мы молча сидим друг против друга. Едва ли не больше минуты. Пожилая дама неподалеку кормит голубей, доставая хлебные крошки из такой же холодильной сумки, с которой я работаю в подземке. В моей голове начинается складываться образ, соединяющий нас вместе… но его тут же словно ветром уносит. Малыш стоит на тротуаре и зачарованно наблюдает, как пожилая дама кормит голубей, которые суетятся и ссорятся из-за крошек.

Наконец Грейл Шарки издает сдавленный смешок.

— Стало быть, ты оберегаешь Эмили Бенстид!

Он опять смеется. И опять с каким-то философским призвуком — словно он знает нечто, чего я не знаю. Ошибаешься, дурачина! Может, жизнь меня меньше била, зато я учусь у жизни быстрее тебя. И вообще мои идеалы так далеки от тех, по которым живешь ты и весь тот мир, в котором ты вращаешься… Вот тебе правда, хоть она и кусается.

Когда мы оба встаем и прощаемся, к нашему столику подходит мужчина и застенчиво обращается к журналисту:

— Извините, вы ведь Гриэл Сюрриэл?

Грейл Шарки, похоже, безумно доволен и бросает на меня триумфальный взгляд из-за темных очков.

— Да, когда-то им был, — говорит он с улыбкой. — Впрочем, и теперь более или менее реальный.

— Я вас и без шевелюры узнал, — еще больше смущается мужчина.

— Да, шевелюрка у меня была еще та. — Грейл Шарки тоже явно смущен.

— Мне и самому пришлось постричься, — говорит мужчина, как бы с извинением проводя рукой по своему короткому ежику. — Университет окончил, ну и… Извините, что вот так по нахалке к вам подскочил. Но когда вас увидел, даже дыхание перехватило… Я хочу сказать, сколько вы для нас когда-то значили. Мы с друзьями просто тащились. Вы были обалденные. Крутой «Системайтис»!.. Вы лепили им в сытые довольные рожи то, что мы сами хотели сказать, но не умели! Для меня — для всех нас! — вы были рыцари без страха и упрека, враги истеблишмента, иконоборцы — и просто отвязные ребята… Эх, побольше бы нам таких групп, как ваша… Теперь, конечно, все сгинуло — пустыня, пустыня кругом… И все-таки мы вам зверски благодарны.

— Спасибо.

Грейл Шарки явно польщен. Но и явно стесняется. Смешно смотреть, как им обоим чертовски неловко. Я чувствую себя антропологом, который изучает вербальное общение дикарей.

— Что вы теперь поделываете?

— Независимый журналист.

— О музыке пишете?

— В основном.

— А что с остальными ребятами из группы?

— Да у всех по-разному. Мы практически не общаемся.

— A-а… Ладно… Знаете, было чертовски приятно с вами побеседовать. Столько воспоминаний сразу накатило…

Они пожимают друг другу руки, и я почти сочувствую Грейлу Шарки, когда его фанат, удаляясь от нас — разумеется, машинально, — вытирает свою правую руку о джинсы. Грейл это видит, невольно разворачивает свою правую руку и задумчиво смотрит на ладонь.

— М-да, могло быть и хуже, — говорит он вроде бы мне, но в общем-то самому себе. — Брякнул бы, что моё время прошло или что я предал свои принципы. Я в костюме и при галстуке — сам понимаешь…

— «Гриэл Сюрриэл»? — говорю я.

Он смеется.

— Так меня прозвали некоторые фанаты. Это еще ничего. Барабанщика звали ласково Джонни Лупила. У всех в то время были прозвища. Своего звукорежиссера мы звали Пердель Кастро. Тогда казалось смешным. Тогда всё казалось смешным.

При этом у него такая счастливая рожа…

— Почему тебя звали сюрреальным?

— Ты недослышал, — говорит он. — Меня звали Гриэл-Соу-Риэл. Мы не пытались бежать от реальности, как сюрреалисты. Мы смело шли на сшибку с реальностью — мы были предельно реалисты. Отсюда и пошло — Гриэл-Соу-Риэл, предельно реальный Гриэл… Не ты первый делаешь ошибку. Многие со слуха сразу не врубались.

— А из-за чего твоя группа развалилась?