Лисандро Отеро - Так было. Бертильон 166

Представление уже началось. Из зала неслись хриплые невнятные крики, шум аплодисментов. Даскаль подошел к стойке и попросил виски с водой.

Один из оркестрантов объявил в микрофон номер Хулии из Ла Таины. Барабанщик выбил дробь. Все и без того немногочисленные огни «Голливуда» погасли, только слабый красный луч освещал площадку для танцев, и мелодия в восточном духе возвестила выход Хулии. Выждав несколько тактов, она появилась на сцене, семеня мелкими шажками, покачивая в такт бедрами.

Из-за столика, где царило оживление, бешено аплодируя, вскочил какой-то разгоряченный фанатик — поклонник Хулии, но руки приятелей тут же усадили его обратно. Расстегнутая сорочка позволяла видеть его толстый живот, обтянутый чистой нижней рубашкой с поблескивающей на ней золотой медалью, свисавшей с шеи. На голове — лихо сдвинутая назад морская фуражка с латунным якорем. Моряк снова принялся бить в ладоши и кричать: «Хулия, Хулия, Хулия!» Ла Таина смущенно поглядела на него. Она была закутана в лиловую вуаль, а на голове у нее высилась сложная прическа, которая делала ее похожей на английского гвардейца. Хулия еще покачала бедрами под звуки кларнета и барабана, но вдруг ударили в тарелки, и она стала отплясывать румбу, извиваясь и тряся плечами.

«Хулия, сними ты эту москитную сетку!» — закричал моряк. Танцевала Хулия в не совсем обычной манере: ни разу не нагнулась и не поднимала зубами платков с пола. Она ловко управлялась с длинной вуалью: на мгновение приоткрывала свою толстую ляжку и тут же прятала ее, чтобы снова повторить то же самое, но уже с другой ляжкой. Увидеть ее всю целиком не удалось ни разу.

Сухой удар в барабан — румба кончилась, и Хулия сбросила вуаль. Она была почти голая: огромные груди прикрывал тесный, расшитый блестками бюстгальтер, мощное тело выпирало из-под крошечных трусиков. Моряк с криком бросился к площадке, плюхнулся на колени перед Хулией и, обхватив ее руками, яростно укусил в жирное бедро. Вцепившись моряку в волосы, Хулия издала истеричный вопль. Барабанщик вскочил со стула и, не сумев вырвать Хулию из рук моряка, дал ему коленом в ухо. Даскаль ясно видел, как меж зубов пьяного проступила кровь. Оркестрант пнул его еще, и выпуклая клетка подошвы оставила отпечаток на щеке моряка. Огни в зале зажглись в тот самый момент, когда моряк разжал наконец зубы и выпустил Хулию, а она, рыдающая, окровавленная, с растрепанной прической, ушла, оставив на полу несколько локонов из шиньона. Пока моряка уводили, ударник изловчился и еще раз пнул его ногой в живот.

Даскаль пошел прочь от «Голливуда» к уцелевшей среди развалин части древней крепостной стены. Он сел прямо на траву подле изъеденного временем бастиона и закурил сигарету. Подошел полицейский: «Что случилось? Вам плохо? — Нет, все в порядке. — Так вы пьяны?» Даскаль, не отвечая, поднялся и пошел к своей машине, стоявшей рядом.

Он медленно проехал расстояние до ближайшей колонки, находившейся по другую сторону вокзала. И пока машину заправляли бензином, смотрел на белые облака пара над поездами, прибывавшими и отправлявшимися с вокзала.

У Кастильо-де-Атарес он сбавил скорость. По широкой улице проехал, не превышая шестидесяти километров и машинально читая огромные вывески на складах компании «Свифт». Возле виадука различил отдающий гнилью запах свалки, который еще усиливался в ночной прохладе. Он поглядел на часы: десять минут первого. За складами министерства общественных работ Даскаль повернул направо, чтобы пересечь площадь Вирхен-дель-Камино и выехать на Центральное шоссе.

Матансас, благородную столицу провинции, пересекают две реки: Юмури и Сан-Хуан; город расположен в глубине долины, у просторной и спокойной бухты, окруженной холмами; с одного из них, Ла-Кумбре, можно окинуть взглядом всю долину Юмури, особенно красивую в неярком свете раннего утра или заходящего солнца, когда сглаживаются оттенки земли и растений.

Когда едешь с Ла-Кумбре, город кажется покойно свернувшимся у самого моря. На этом месте сибонеи некогда построили селение, назвав его Юкайо, а испанцы отгородили здесь загон для скота, предназначавшегося на убой. Отсюда и название города — Матансас [115] Бойни (исп.) . . Было это в 1693 году.

Создается впечатление, будто город строился по единому замыслу: лишь немногие здания нарушают строго выдержанные пропорции. Матансас не знал процветания до второй половины девятнадцатого века, когда в его округе сосредоточилась половина сахарного производства на острове. Именно в эти счастливые годы — что-то около 1875 — преуспевающие горожане начали строиться.

Даскаль остановился в «Мадруге» выпить кофе, чтобы не хотелось спать, и снова крепко взялся за руль, сосредоточив свое все время слабеющее внимание на блестящей ленте дороги, которая неслась ему навстречу. Въехав на Ла-Кумбре, он увидел Матансас, очерченный длинным полумесяцем горящих фонарей, идущих вдоль морской набережной.

Улицы города были пустынны и погружены в молчание. Он доехал до парка Свободы и поставил машину напротив отеля «Лувр». Это был хороший отель, построенный в колониальном стиле, и хозяин им гордился. Даскаль подошел к старой конторке в конце вестибюля и надавил на огромный звонок. Подождав несколько минут, он позвонил еще раз.

В бездействующем мраморном фонтане с четырьмя дельфинами, стоявшем посредине патио, еще сохранилось темное пятно от водорослей. Стена на противоположном конце была выкрашена в зеленый цвет. Вокруг фонтана росли карликовые пальмы и араукарии.

По лестнице спустился старик, на ходу заправляя рубаху в штаны, и Даскаль спросил у него, почему в фонтане нет воды. Тот ответил, что железные трубы от времени проржавели, и открыл перед Даскалем книгу регистрации постояльцев, чтобы Даскаль расписался.

Даскаль сказал старику, что здание гостиницы кажется ему старинным и красивым, и тот, прищурившись, отчего у глаз яснее обозначились морщины, спросил, не архитектор ли он. Даскаль ответил, что нет, но это не мешает ему любить старинные дома колониальных времен. Старик сказал, что теперь никто уже не ценит таких вещей. Даскаль попросил бутылку виски, чтобы взять с собой в номер, но старик ответил, что может предложить только коньяк. Какой марки? «Хеннеси», «Мартель»? Нет, добрый «Филипп II». Даскаль взял бутылку с двумя стаканами и поднялся по широкой лестнице, на первой площадке которой стояла массивная, красного дерева и с зеркалом вешалка для шляп.

В маленькой комнатке было почти темно. Окно выходило на постройки во дворе отеля. Телефонный аппарат был старым, с висячей трубкой. Даскаль попросил номер триста сорок шесть тире, два на Варадеро.