Лисандро Отеро - Так было. Бертильон 166

Рядом с Немесио грохотал толстяк Мануэль с сигарой во рту, поднимая металлические шторы своего заведения.

Около него на тротуаре лежали кипы газет. Открыв магазин, он занялся ими, небрежно швыряя толстые пачки в глубь помещения. После каждого броска следовала короткая передышка.

Нищий подождал, пока толстяк закончит работу, и, волоча ноги, вошел вслед за ним в прохладное помещение. Привычным жестом протянув руку, он получил газету и сразу же развернул ее.

Старик не задержался на первой странице. Он открыл сразу третью и, согнувшись еще больше, близко поднес газетный лист к лицу. Полуоткрыв рот, он даже перестал жевать. Немесио искал то, что ему было нужно; и вслед за его взглядом вправо, влево, вниз и вверх двигалась голова. Глаза старика равнодушно скользили по различным сообщениям, объявлениям о свадьбах, рождениях и расторжении браков. Наконец они остановились на рубрике «Скончались». «…Анхела Пьедра Рико, двадцати пяти лет, рак легких; Рикардо Перес, восемнадцати лет, Бертильон 166; Вагита-де-Гало, Бертильон 166; Хоакин Паласиос Диас, двадцати четырех лет, Бертильон 166; Альфредо Апарисио, восьмидесяти одного года, туберкулез кишечника, Педро Диас, двенадцати лет, аппендицит…»

Опираясь о прилавок, старик оторвался от газеты. Он уставился куда-то прямо перед собой отсутствующим взглядом, его глаза, словно утомленные чтением, повлажнели, потухли. Силы, казалось, оставили его, и он не мог отойти от прилавка. Но это длилось недолго. Немесио выпрямился, сложил газету и вернул ее толстяку, внимательно глядевшему на него.

Затем нищий устало поплелся на прежнее место на лестнице, ведущей к собору. Шел он, не обращая внимания на встречных, и в конце концов налетел на какого-то человека. Старик остановился и внимательно посмотрел на него. Это был негр. В темно-синем костюме, без галстука и шляпы. На его лице было то же сосредоточенное, напряженное выражение, какое Немесио заметил этим утром у многих прохожих. Но чувствовалась в нем и решимость, чего нельзя было сказать о других.

Когда они столкнулись, негр протянул руки, хотел поддержать старика. Но, увидев, что нищий даже не покачнулся, пробормотал:

— Извините, — и пошел своей дорогой.

Немесио не слышал его голоса, но по движению толстых губ понял, что сказал негр. Покачал головой и несколько раз оглянулся тому вслед. Старика поразило выражение суровой решимости в цепких, словно прицелившихся, глазах. Кожа на лице негра блестела от пота, от переносицы через весь лоб пролегла глубокая морщина. И хотя Немесио не сомневался, что видит его впервые, что-то в его облике показалось старику знакомым, правда, он не мог бы сказать, что именно.

Немесио был глухим. Ему уже перевалило за семьдесят, а просить подаяние он начал лет сорок назад, когда потерял слух при взрыве в каменоломне. Он работал на строительстве шоссе, был крепким веселым парнем, но динамит взорвался раньше времени… В каменоломне же он получил и ревматизм, и теперь жил совсем один, без единой родной души на всей Кубе. Он не был уроженцем Сантьяго, и это все, что можно было сказать о его происхождении.

Немесио ночевал в нише у входа в собор. Молодой священник, чьи умные живые глаза были скрыты стеклами очков, дружески относился к нему. Глухота позволяла Немесио проникать в тайны людей, на него зачастую не обращали внимания, и, давно научившись различать слова по движению губ, старик понимал разговоры, не предназначенные для посторонних.

После чтения газеты и не выходившей из головы встречи с негром Немесио чувствовал себя очень неспокойно. То снимая, то надевая шляпу, он жевал губами быстрее, чем обычно, и раздраженно отмахивался от мух, на которых никогда раньше не обращал внимания. Наконец, покинув свое место, быстро засеменил к собору. Пройдя под высокими сводами, старик опустился на колени перед алтарем. В его голове, защищенной недугом от шума жизни, гулко звенел поток мыслей, сливавшихся в одну: «Господи, до каких же пор?!»

Никогда и ни во что не веря, сейчас он был готов поверить, искал веры. В нем вдруг надломилось и рухнуло то, что поддерживало его в течение всех лет одиночества и нищеты: гордость от сознания, что он человек.

Потом он поднялся и рукавом отер лоб. Оглянулся — сзади него, на коленях молились две женщины. Не слыша слов, но читая их по движению губ, он понял — все то же: «Господи, до каких же пор?!»

Едва переставляя ноги, словно прожитые годы всей своей тяжестью обрушились на него, старик пошел к выходу, собираясь забиться в свою нишу. В стороне от алтаря он заметил священника, озаренного тусклым пламенем чадящих свечей. Немесио вышел из храма и в самом низу лестницы увидел четверых человек в военной форме. В их руках, как зловещие жезлы смерти, чернели винтовки и автоматы. Впереди шел высокий и плотный мужчина в темных очках и офицерской фуражке.

Глухой отпрянул назад. Сердце стучало в груди тяжело и гулко, когда он торопливо бежал по проходу между скамьями. На лбу выступил липкий пот.

— Священник… — испуганно забормотал он, — святой отец…

Священника уже не было на прежнем месте, и мальчик-служка, увидев человека, стремительно ковылявшего к алтарю, неистово зазвонил, размахивая серебряным колокольчиком.

Немесио без стука ворвался в ризницу. Здесь было пять человек, и в полутьме он лишь по очкам отличил от других отца Гонсалеса. Священник шагнул вперед.

— В чем дело, Немесио? — Голос у него был испуганный и удивленный. — Что тебе надо?

Старик недоверчиво посмотрел на четверых, стоявших в стороне, открыл рот, но не мог вымолвить ни слова и только быстро-быстро жевал.

— Ну, скорей же, скорей… В чем дело? — Священник нетерпеливо дергал его за рукав.

— Каньисарес… — в ужасе пробормотал старик. — Каньисарес идет… Сюда… Он у входа…

Священник отшатнулся. Глаза за очками вспыхнули и потухли. Немесио показалось, что, безмолвно обернувшись к остальным, он движением руки призвал их к спокойствию.

— Ну и что же? — спросил затем отец Гонсалес. — Пусть идет. Не хватает только… Впрочем, каждый может войти в храм божий! — добавил он уже другим тоном. Старик заметил, что лицо его помрачнело, когда он обратился к тем четверым: — Идите за мной, сеньоры.

Священник, а за ним остальные вышли из комнаты. И тут Немесио почудилось, что одного из них он знает. Даже не то чтобы знает, а просто видел. Видел сегодня, недавно! Это был тот самый негр, с которым он столкнулся около магазина Мануэля. Да, это он. Темный костюм и, главное, то же выражение спокойной решимости. Вот только складка на лбу стала еще глубже.

Сейчас, как никогда, старик ощутил всю тяжесть своего увечья. Вытянувшись, напрягшись, как струна гитары, он «слушал» каждым своим нервом, всей кожей. Ведь уже не раз случалось, что именно нервы и кожа помогали ему «услышать» выстрелы, если они раздавались недалеко. Но прошла минута, другая, а он так ничего и не «услышал». Тогда старик вышел из ризницы и, закрыв за собой дверь, забился среди скамей и замер в ожидании, шевеля губами.