Лисандро Отеро - Так было. Бертильон 166

Кико живо прервал его:

— Довольно, забудьте об этом. Но пока не вернулась жена, я хочу вам сказать вот что… Если придется бежать, если что-нибудь случится… Там во дворе, в заборе есть калитка…

— Мне не придется бежать, — отрезал гость. — Ведь они не знают, что я здесь. Кроме того, вы ничем не скомпрометированы, верно? Ни в чем не замешаны.

— Конечно, конечно. Это я на всякий случай, если что-нибудь вдруг произойдет. Давайте вашу шляпу.

Незнакомец обеими руками схватился за поля.

— Оставьте ее, — сказал он решительно. — Мне в ней удобно, и она мне нисколько не мешает.

Вошла женщина с двумя дымящимися чашками кофе.

— Пожалуйста.

Мужчины маленькими глотками выпили горячий напиток. Поставив пустые чашки на стол, она села в кресло рядом с ними.

Незнакомец продолжал разговор, будто женщина была в курсе дела.

— Вы остановились на тротуаре и прижались спиной к степс, словно… — замолчав, он пристально посмотрел в лицо мулата, — словно только что подложили бомбу.

Портной замотал головой.

— Я просто не знал, что делать.

— А что вам было надо на улице в такой час, когда кругом раздавались выстрелы и взрывы? Мы делаем революцию и вынуждены рисковать, у нас нет другого выхода, это наш долг. Но вы-то ведь ни во что не вмешиваетесь?

Кико заерзал на стуле и вытер лицо.

— Я ходил к ее матери, — сказал он, кивнув в сторону жены. — Немного задержался, и, хотя стреляли, я не мог оставить Эмилию одну.

Женщина вмешалась в разговор.

— Это я виновата, трусиха. — Она смотрела на гостя детским наивным взглядом. — Я закапризничала, и Кико пришлось пойти за мамой, чтобы она побыла со мной.

— Это естественно, — согласился гость. — Жить теперь стало опасно.

— А вы не боитесь? — спросила женщина.

— Чего? — Он покачивался, откинувшись назад.

Она неопределенно развела руками.

— Ну, армии, полиции?..

Кико сурово взглянул на нее. Уже несколько минут он сидел, сосредоточенно нахмурившись.

— Они отняли у меня страх винтовочными прикладами и плетями из бычьих жил, — ответил Эмилии незнакомец. — Нет, сеньора, я уже ничего не боюсь.

— Вас пытали?

— Да.

— Ох, — простонала женщина.

Портной снова взглянул на жену. Она жадно, приоткрыв рот, рассматривала незнакомца. Тот теребил свою шляпу.

Молчание длилось несколько минут. Тихо потрескивал фитиль свечи. Наконец гость заговорил:

— Пять месяцев назад я и не думал о таких делах. Я работал. Работал механиком. Однажды утром они схватили меня и отвезли в Монкаду. Начали что-то выпытывать о бомбах, к которым я не имел никакого отношения. Я ничего не мог им сказать. Они четыре дня пытали меня… Били прикладами, стегали бичом… А знаете, — он пристально смотрел на жену портного, — когда долго бьют, ударов уже не чувствуешь… Они освободили меня через двадцать дней, убедившись, что я ничего не знаю. И тогда я стал бороться. Живым я им не дамся.

Он снова замолчал, задумчиво коснувшись полей шляпы. Портной, прищурившись, не сводил с него глаз.

— И голос у меня изменился, — продолжал незнакомец. — Таким хриплым он стал после пыток…

Женщина хотела что-то сказать, но вдруг в дверь раздались сильные удары прикладом. Она замерла с искаженным от страха лицом. Портной по-прежнему смотрел на гостя.

— Это сосед донес, — прошептала Эмилия, дрожащей рукой показывая на стену, — у него телефон…

Незнакомец встал. Жена Кико испуганно глядела на него. Новые удары обрушились на дверь.

— Открывайте!

— Вы не должны ничего бояться, — шепнул незнакомец. — Не бойтесь.

— Двор, — прошептала женщина, — бегите через двор…

— Если не откроете, мы вышибем дверь! — крикнули с улицы.

— Мне незачем бежать, — сказал незнакомец. Он был очень спокоен и даже улыбался. — Я выйду здесь.

Обеими руками он натянул шляпу на самые уши. Потом шагнул к двери, открыл ее и вышел на улицу.

Холодный ветерок ворвался в маленькую комнату. На улице послышался смех.

Портной вздрогнул и встал.

— Осведомитель, — сказал Кико очень тихо.

Вскрикнув, женщина вскочила и как безумная вцепилась в мужа.

В комнату вошел солдат с автоматом в руках. У него за спиной виднелось улыбающееся лицо человека в шляпе.

Портной хотел оправить рубаху, но увидел, как упала жена. Из горла у нее текла кровь.

«Меня тоже… Доносчик… Теща спаслась… Это в грудь, не больно…»

В его остекленевших глазах застыло изумление. Он упал на тело Эмилии. Пламя свечи продолжало плясать под дуновением ветра.

Гильермо Эспиноса молча сидел в кресле рядом с плачущей женой. Она всхлипывала, утирая мокрое лицо судорожно сведенными руками. Вся ее фигура выражала отчаяние. Когда выключили свет, Гильермо хотел пойти за свечкой, но она угадала его намерение и остановила мужа:

— Не зажигай свечи. Пусть так…

Она без конца задавала один и тот же вопрос:

— Что с Карлосом?

— Ничего, мать, — каждый раз отвечал он.

— Почему же он не возвращается?

— Придет… придет… — ничего другого он не мог сказать.

Однако уже почти не сомневался, что сын не вернется. Около одиннадцати он встал:

— Пойду его искать.

Она впервые повысила голос:

— Нет! Куда ты пойдешь! Где станешь искать?

— Где-нибудь…

Он не решился сказать ей, что пойдет в полицию, в казармы Масферрера и в Монкаду.

— Давай подождем еще немного, — попросила она. И заплакала совсем тихо.

Гильермо закурил. В темноте не было видно дыма, только маленький красный кружок.

Бедная женщина. И сколько таких! Что может сравниться с несчастьем матери, теряющей сына. Он тоже страдает, как и она, но еще испытывает ненависть. А она только горечь и боль. Мать, потерявшая сына! Зачем так думать? Может быть, Карлос еще вернется. Наверное, выстрелы и взрывы застали его у товарища и… Неправда! Ты лжешь себе… Ты хорошо знаешь, чем он занимается. Хочешь обмануть себя…

Он встал.

— Я иду его искать.

В дверь постучали.

— Это он! — крикнула женщина, вскакивая.

Но Гильермо опередил ее. Нет. Карлос стучал не так. И шум мотора.

— Кто там? — спросил он, подходя к дверям.

— Открывайте!

Сомнений не оставалось. В темноте вырисовывались силуэты трех солдат. Три черные тряпичные куклы…

— У вас есть свечи?

— Есть, но… мы их не зажигаем.

— Мы произведем обыск.

Женщина в отчаянии бросилась им навстречу. Ее ослепил свет фонаря.

— Мой сын!.. Мой сын!..

Солдаты тупо смотрели, на нее.

— Ничего не знаем, сеньора. Мы пришли производить обыск.

Она опустилась в кресло, охваченная горьким безразличием ко всему: к солдатам, обыску, угрозам.

— Мой сын!.. Мой сын!..

Солдат продолжал светить фонарем ей прямо в лицо. Гильермо зажег свечу и повел их внутрь дома. Когда открыли шкаф, один из них, взяв пистолет, сказал: