Элизабет Боуэн - Смерть сердца [litres]

Сент-Квентин, которого так и тянуло на место преступления – а точнее, к его моральному источнику, – пил херес у Анны, когда поднялась тревога. До этой минуты Сент-Квентин пребывал в отличном расположении духа, с облегчением отмечая, что почти не чувствует за собой никакой вины. Ни о каких дневниках и речи не заходило.

Волнения начались на первом этаже номера второго по Виндзор-террас и вскоре добрались до его верха. Пока Сент-Квентин и Анна потягивали херес, Томас вернулся домой, неожиданно поинтересовался, где Порция, и получил ответ, что та еще не приходила. Он и думать об этом забыл, пока Матчетт, собственной персоной, не возникла в дверях кабинета и, сообщив, что Порции до сих пор нет, не спросила, что Томас в связи с этим намерен предпринять. Стоя в дверях, она пристально рассматривала его, в последнее время они почти не встречались лицом к лицу.

– Я хочу сказать, без двадцати восемь – время позднее.

– Наверное, у нее были планы на вечер, о которых она забыла нам сказать. Вы спрашивали миссис Квейн?

– Миссис Квейн принимает гостей, сэр.

– Знаю, – ответил Томас.

У него чуть было не сорвалось с языка: «А то чего я, по-вашему, тут сижу?» Но он сказал только:

– Это не повод не спрашивать миссис Квейн. Скорее всего, она знает, где мисс Порция.

Матчетт смотрела на него совершенно бестрепетно, Томас хмурился, разглядывая авторучку.

– Ладно, – сказал он, – в любом случае лучше спросить у нее.

– Разве что вы пожелаете сами, сэр…

Повинуясь этому принуждению, Томас выбрался из-за стола. Матчетт явно что-то подозревала – впрочем, Матчетт всегда что-то подозревает. Если так смотреть на жизнь, то повод для беспокойства всегда найдется. Томас поднялся на второй этаж, но пока одолевал лестницу, успел проникнуться невысказанными подозрениями Матчетт, а потому резко распахнул дверь гостиной и застыл на пороге с таким видом, что Анна и Сент-Квентин тут же занервничали.

– Порции до сих пор нет дома. Я полагаю, мы знаем, где она?

Сент-Квентин вскочил, взял бокал Анны и налил ей хересу. Так ему удалось какое-то время не поворачиваться к Квейнам лицом, он подлил хересу себе, а заодно налил выпить и Томасу. Затем прошелся по комнате, остановился у окна и принялся наблюдать за людьми, как ни в чем не бывало катавшимися по озеру на лодках. Если что-то плохое и могло случиться, то уже давно случилось бы, убеждал он себя, поэтому вряд ли что-то случилось сейчас. С тех пор как он распрощался с Порцией на кладбище, сказав ей все то, что он ей сказал, прошло пять дней. Однако – и это приходилось признать – неизвестно, сколько времени ей могло понадобиться, чтобы как-то отреагировать. Ведь изначальному потрясению, как это часто бывает, нужно дозреть. Настроение у Сент-Квентина резко испортилось – он снова оказался заодно с родственниками этого ребенка, ему сделалось тошно, захотелось немедленно уйти. Он услышал, как Томас соглашается с изрядно растерявшейся Анной, что, пожалуй, стоит позвонить домой Лилиан.

Но мать Лилиан сообщила, что дочери нет дома, она проводит вечер с отцом и совершенно точно без Порции.

– Боже, – сказала мать Лилиан с еле заметным самодовольством, – мне так жаль. Вы там, наверное, места себе не находите.

Анна сразу же повесила трубку.

Томас заговорил – сначала сдержанно, но постепенно все больше и больше распаляясь:

– Знаешь, Анна, только мы можем допустить, чтобы девочка ее возраста одна разгуливала по Лондону.

– Ой, милый, брось, – сказала Анна, – не буди в себе высшее общество. Девочки ее возраста работают машинистками.

– Но она не машинистка, да и вряд ли вообще чему-нибудь тут выучится. Почему Матчетт не может забирать ее по вечерам?

– Для этого мы недостаточно роскошно живем, Матчетт и без того есть чем заняться. Если уж Порция тут чему и выучится, так это самостоятельности.

– Да-да, это все замечательно – с теоретической точки зрения. Но пока она этому учится, ее, например, может сбить автомобиль.

– Порция очень осторожна, она всегда так пугается, переходя дорогу.

– Откуда ты знаешь, какая она, когда никого нет рядом? Я вот только на днях буквально выдернул ее из-под колес авто – прямо возле нашего дома.

– Она просто заметила меня, только и всего. – В голосе Анны зазвучали резкие, испуганные нотки. – И что теперь – обзванивать больницы?

– А почему бы тебе, – невозмутимо спросил Томас, – сначала не позвонить Эдди?

– Потому что его, во-первых, никогда нет дома. А во-вторых, с чего бы мне ему звонить?

– Например, потому что ты часто ему звонишь. Эдди, конечно, не самого большого ума, но вдруг у него есть какие-то соображения.

Томас взял бокал, наполненный для него Сент-Квентином, и осушил его. Затем произнес:

– В конце концов, они ведь с Порцией не разлей вода.

– Ради бога, давайте все перепробуем, – отозвалась Анна идеально гладким, ледяным тоном.

Она набрала номер Эдди, подождала. И оказалась права: Эдди не было дома. Анна повесила трубку и сказала:

– Одна польза от этих телефонов!

– С кем еще она дружит?

– Больше мне на ум никто не приходит. – Анна нахмурилась.

Вытащив из сумочки гребень, она провела им по волосам – и этим беззаботным жестом только расписалась в фальшивости своего безразличия.

– Ей нужны друзья, – сказала она. – Но разве мы можем ей с этим помочь?

Она обвела комнату взглядом.

– Сент-Квентин, если бы тебя здесь не было, я бы тебе позвонила.

– Боюсь, что от меня было бы мало толку, даже если бы меня здесь не было… Прости, я и не знаю даже, что посоветовать.

– А ты постарайся. В конце концов, ты ведь у нас писатель. Что люди делают в таких случаях? Впрочем, знаешь, Томас, еще даже восьми нет – время не самое позднее.

– Для нее – позднее, – безжалостно ответил Томас. – Особенно когда человеку больше некуда пойти.

– Ну, она могла пойти в кино…

Но Томас, голос которого сделался совсем официальным – непреклонным, жестким, напряженным, отклонил это предложение, даже не раздумывая.

– Послушай, Анна, ничего не случилось? Может, она из-за чего-нибудь расстроилась?

И сразу стало ясно, что есть такое, о чем его собеседники не желают говорить, – по их лицам, разом сделавшимися пустыми. Атмосфера тотчас накалилась – будто в зале суда. Томас покосился на Сент-Квентина, гадая, а он-то тут при чем. Но когда он перевел взгляд на Анну, то вдруг разглядел – за ее равнодушной полуулыбкой и опущенными веками, – что Анна считает себя одинокой в этом своем умолчании. Глубокая, очень личная вина отделила ее от Сент-Квентина – она даже не заметила, как забегали у Сент-Квентина глаза, не заметила, что и он почему-то всполошился. Углядев раскол среди оппонентов, Томас осмелел и, едва Анна успела договорить: «Кстати, утром я ее не видела», Томас продолжил: