Тотырбек Джатиев - Мои седые кудри

— Слава! Слава! Слава!

Я поспешила к памятному камню, чтобы самой поздравить победителя.

К удивлению моему, им оказался мой племянник Хазби, у которого прервалась свадьба. Сейчас все поздравляли его. Хвалил победителя и старейший. А Хазби стоял все еще взволнованный и раскрасневшийся. Ведь таких скачек еще не видели в здешних краях.

Когда закончились соревнования на самого меткого стрелка ущелья, распорядители пригласили мужчин к столам, которые длинными рядами заполнили всю поляну у памятного камня. На столах — положенная по обряду скромная еда: большие куски вареного мяса, хлеб и домашние пироги, соль. Но к еде никто не притрагивался, ждали, когда старейший произнесет свое поминальное слово.

Старец оглядел присутствующих долгим взглядом. По обычаю все равны за осетинским столом. Самый ли ты знатный человек или простой пастух — различия нет. Лишь седина и прожитые годы почетны. Лишь гостю далекому — первое место. И только молодым со старшими не полагается сидеть.

Старейший собирался с мыслями, грустно проводил костлявыми пальцами по белоснежной бороде.

— Будьте счастливы, люди! — произнес он наконец негромко. И разом поднялись сидевшие. Опустив головы, стоя слушали старца. — Горько знать, что сегодня нет среди нас живого Ленина. Никогда еще не постигала наши горы такая печаль. Доведись чужестранцу посмотреть на то, как мы провожаем в последний путь дорогого Ильича, пожалуй, удивится нашему уважению и нашим слезам. Но мы не можем и не хотим иначе… Рухсаг у, Ленин! — Старец наклонил рог и пролил несколько капель вина на сваренную бычью голову. — Кто, кроме нас, поймет, что означают эти капли, пролитые на хлеб-соль за этим поминальным столом? Совершив обряд, мы исполнили долю своего долга. А в долгу перед Лениным мы пребываем неоплатном. Кем мы были раньше? Наш дорогой Коста сложил об этом песню. И поется в ней так:

И пришел к нам наш вождь Ленин. И спас нас от позора и смерти. И новое солнце взошло над нашими горами, согрело нас своим теплом. Снова мы людьми стали. Так найдется ли где неблагодарное сердце, отыщется ли человек, который бросит в нас камнем за нашу любовь и наши клятвы? Рухсаг у, Ленин! — закончил старец, повернулся к памятному камню и застыл в молчании.

— Рухсаг у, Ленин! — выдохнули горцы и тоже застыли в торжественном безмолвии.

— Песню бы нам сочинить, люди, — вдруг произнес старец. — Такую, которая жила бы с нами и неотступна была бы в радости и в горе… Подобна Ленину — велика и необъятна, подобно сердцу его — щедра и разумна…

Домой я вернулась под вечер. Вошла бесшумно в натопленную комнату и остановилась у порога. Озабоченный Аппе навалился грудью на стол и с силой нажимал на карандаш, писал что-то с таким усердием, будто сохой вспахивал твердый грунт. Гайто стоял за спиной Аппе, держал в руках книгу и что-то диктовал. На столе были разложены книги и газетные вырезки.

— Да будет ваш день добрым, друзья!

— А, вернулась, пропавшая душа! — вскочил Аппе и почти бегом бросился ко мне. После свадьбы он уже не таил своих чувств. — Ну как ты там? Рассказывай!

— Цела, невредима, — прижалась я к нему. — Соскучилась… А вы, я вижу, не скучаете?

— Некогда, некогда, — пожимая руку, говорил Гайто. — Серьезные дела предстоят! Горе общее зовет удесятерить силы…

Пришла мама, явились сестры. Перебивая и дополняя друг друга, Аппе и Гайто принялись рассказывать, как сельчане встретили весть о смерти Ленина, какие проводы устроили. Много было в этих проводах общего с тем, что я видела в горах. Та же скорбь, и та же боль, и клятвы те же… Потом и я поведала о том, что было в Куртатинском ущелье в день похорон. Сказала о памятном камне, о скачках, о состязаниях в стрельбе и о хисте в память Ильича…

— Решили там песню сочинить всем миром, — заметила я напоследок. — Душу в нее вложить, вождя воспеть… Хватит ли только уменья?

— Ай, молодцы куртатинцы! — загорелся Гайто.

— Если задумали, должно получиться, — вздохнула мама. — Народ теперь слов на ветер не бросает…

Обняла я маму, порадовалась в душе за нее. Раньше таких слов она не умела высказать.

— А что было во Владикавказе! — горячо заговорил Аппе. — Столько народу съехалось отовсюду и сошлось, что не вместились на площади, улицы запрудили. И тоже решили воздвигнуть памятник в самом центре города…

— Да, народ в горе не сломился, — вставила мама.

— И это главное, — подхватил Гайто. — Делами крепят советскую власть и ленинскую память…

— Еще как крепят, — оживился Аппе и схватил со стола газету «Горская правда». — Послушайте, что пишут. «Мы, рабочие и служащие станции Беслан и крестьянство, — прочел он, — в количестве пяти тысяч человек, заявляем, что заслуги Ильича неоценимы… Фундамент, заложенный Лениным, настолько крепок, что ни при какой вражьей осаде не даст трещины…»

— Одни субботники что значат, — прервал Гайто. — Строят бесплатно дороги, клубы, школы… Эльхотовцы и змейевцы уже построили мост. И дзаурикаусцы тоже — через Фиагдон… А комсомольцы Среднего Уруха решили заложить весной большой сад имени Ильича…

— Посадить дерево и вырастить его — все равно что дать на радость человеку жизнь, — тихо произнесла мама.

Я слушала и удивлялась. Это было что-то другое, новое для меня. В горах, мне казалось, больше оплакивали вождя. Здесь, в предгорьях, люди искали выхода в скорби, мужали духом, создавали трудовые памятники…

— Пройдет время, — размечтался Аппе, — и вся страна будет в садах и парках. Но это завтра. А сегодня рабочие и крестьяне идут в ленинскую партию! Вот что я считаю главным! То, что беспартийные люди на своих собраниях выбирают лучших из лучших и рекомендуют их в ряды РКП(б)… Ленинскими бойцами…

— «Шестьдесят горянок из села Христиановского подали коллективное заявление о приеме в партию Ильича, — читал в газете Гайто. — За неделю в РКП(б) во Владикавказе было принято около четырехсот рабочих. Решили стать коммунистами Ленинского призыва рабочие крахмальных заводов Владикавказа и все пожарники города, в прошлом красноармейцы…»

— Это, пожалуй, будет посильнее твоей песни, — снова загорелся Аппе и от возбуждения быстро заходил по комнате.

— Но и песня тоже нужна, — вставил Гайто. — Без песни, друг, нельзя жить и побеждать.

— Так, может, и вы песню сочиняете? — пошутила я.

— Нет, дорогая, нет! — остановился передо мной Аппе. — Сход собираем сельский. Доклад я буду делать. «Ленин и горцы Кавказа». Только больно уж я размечтался… И электричество в каждой сакле, и тракторы на полях. Это когда керосина не хватает. Спать засветло ложимся… Разве мне поверят люди?