Максим Макаров - Кадетство.Выбор

Мать смущенно замерла.

— У меня могут быть проблемы, — уже мягче, но все равно нетерпеливо попытался он объяснить.

Не решаясь настаивать, Ольга прикусила губу но потом, вспомнив что-то, радостно посмотрела на сына.

— Чуть не забыла, вот балда! — обругала она себя. — Ксюша ведь на днях заходила.

— Ксюша? — хрипло переспросил сын, насторожившись.

Да, — увидев, что ей удалось заинтересовать Илюшу, обрадовалась мать. — И просила, чтобы я письмо тебе передала.

Илья испугался:

— А ты его забыла, да?

Мать хитро улыбнулась.

— Да здесь оно, пляши, — извлекая из бокового кармана сумки конверт, успокоила она сына.

Схватив письмо, Илья хотел было немедленно его вскрыть, но сдержался. Однако нетерпение мальчика, конечно, не укрылось от матери.

— Иди уж, — подтолкнула она его.

Илья вскочил, не заставляя себя упрашивать.

— Мам, ты извини. Ты ведь правда не обижаешься? — виновато спросил он.

— Иди, сказала. — Ольга легонько шлепнула его по плечу и опустила глаза, чтобы Илья не заметил, как они внезапно погрустнели.

Но он бы и так не заметил. Поспешно чмокнув мать в щеку, Илья опрометью побежал с КПП. Едва он оказался один, как разорвал конверт и развернул сложенный втрое лист. Письмо было коротким. Читая его.

Синицын ясно понял, что значит выражение «потерять почву под ногами» — для этого достаточно просто прочитать письмо вроде этого. Глаза моментально увлажнились, но Илья не вытер их, а позволил слезе выскользнуть наружу и пуститься в вольное путешествие по щеке.

«Дорогой Илья! — писала Ксюша. — Мне очень неприятно, что получилось так, как получилось. Ты прекрасно знаешь мое к тебе отношение, поэтому догадываешься, как тяжело мне писать это письмо…»

«Не настолько уж и тяжело, раз все-таки пишешь», — зло подумал Синицын.

«Последние события показали, как сложно мне будет и дальше оставаться твоей девушкой. Что это за девушка такая, которая своего парня раз в полгода видит? Ты выбрал Суворовское училище, и я уважаю твой выбор. Но одновременно я поняла, что мне проще будет забыть тебя сразу, чем медленно привыкать к твоему постоянному отсутствию. Вот. Не знаю, что еще здесь можно добавить. Желаю счастья. Ксения».

Несколько раз перечитав письмо, Илья смял его. Постояв какое-то время, не шевелясь, он решительно провел ладонью по лицу, повернулся и бросился в училище. Влетел, с шумом распахнув дверь, в кабинет самоподготовки, где ребята все еще зубрили литературу, подбежал к своему столу, открыл тетрадь, вырвал лист, на котором писал до этого, и уже не бегом, а быстрым шагом направился к выходу.

Андрей, все это время с удивлением за ним следивший, вскочил:

— Синица, ты чего? Чего бешеный такой?

Уже в дверях Илья обернулся:

— Да пошло оно все к черту! — И шибанул дверью так, что стекло в оконной раме уныло звякнуло.

Все к черту! Не стоит оно того. Сейчас найдет прапорщика и покончит с этим раз и навсегда. И Синицын вновь перешел на бег.

Обнаружив Кантемирова в своем кабинете, Илья, тяжело дыша, пробормотал: «Разрешите», вошел и положил перед прапорщиком лист бумаги. Философ, зыркнув на Синицына, порылся в ящике стола, извлек оттуда очки и, нацепив их на нос, поднес бумагу к глазам. Быстро ознакомившись с ее содержанием, Кантемиров причмокнул губами, отложил лист в сторону и забарабанил пальцами по столу.

— И что это, суворовец Синицын? — спросил он сурово.

— Заявление, товарищ прапорщик, — громко ответил Илья, выдержав его немигающий взгляд.

Но внутри у парня все сжалось. От злости, которая переполняла Синицына еще пару минут назад, не осталось и следа. Сейчас, после того как заявление попало в руки Кантемирова, Илья впервые за последние дни забыл о Ксюше. И осознал, что делает. Господи, что же он делает?

Илья тревожно следил за реакцией прапорщика. А тот, бросив пренебрежительный взгляд на бумагу, отбросил ее в сторону.

— Я вижу, — отворачиваясь, сказал наконец Кантемиров после продолжительного молчания. — И как, интересно, эта блестящая идея пришла тебе в голову? — Он снова сел прямо, буравя курсанта взглядом.

— Пришла, и все, — нервно ответил Илья, а потом уже куда более эмоционально продолжил. — Надоело! Не нравится! Устал! Что еще? — Синицын почти кричал, убеждая прежде всего самого себя в том, что поступает правильно.

— Надоело, говоришь? Не нравится? — Прапорщик облокотился двумя руками о стол. — А ты не знал, куда идешь, да? Думал, просто будет?

Думал, тебе здесь ананасы в шампанском станут подавать?

— Ничего я такого не думал, — тихо проговорил Илья, опуская голову.

Кантемиров шумно выдохнул:

— Девка, небось, бросила, да, суворовец? Вернее, теперь — бывший суворовец. — Он покосился на заявление.

Слова «бывший суворовец» больно кольнули Синицына. Он сглотнул и нерешительно посмотрел на прапорщика. Тот поймал его взгляд и скривился:

— Что смотришь? Как ты, интересно, отцу в глаза посмотришь? Он же у тебя офицер, если я не ошибаюсь?

Парень вздрогнул. Отец всегда мечтал, что Илья, когда вырастет, станет военным. Да уж, ему трудно будет понять сына. Точнее, невозможно. Представив лицо отца, Синицын почувствовал, как краска заливает его собственное.

— Впрочем, какой из тебя офицер? — небрежно, даже презрительно сплюнул Кантемиров. — Трудностей испугался на первом же повороте.

Хороши бы мы были, если бы семнадцать лет назад из ущелья к женам — мамам уползали, бросая товарищей. Что же мы, по-твоему, такие глупые, что тогда об этом не подумали? — Кантемиров зажмурился, снял очки и поднес их к переносице. — А нас, Синицын, после того боя всего четверо осталось. Остальные… — Кантемиров махнул рукой так, что выронил очки. Они грохнулись на стол, но уцелели. — Пошел вон, Синицын. Я передам взводному твое заявление.

Илья стоял, почти не дыша. Стоял, глядя на Кантемирова, который поднялся и, показывая, что разговор окончен, повернулся к нему спиной. Прапорщик напряженно смотрел куда-то вдаль. Так далеко, что, сколько ни присматривайся — все равно не увидишь. Громко и настойчиво тикали часы. Часы вообще умеют выразительно тикать и выразительно молчать.

Синицын догадывался, о чем молчит прапорщик, и боялся заговорить первым. Но ему нужно было это сделать, чтобы хоть попытаться исправить то, что он сейчас натворил.

— Чего тебе еще? — глухо спросил Кантемиров, чувствуя, что Илья не ушел.

Медленно подойдя к столу, Синицын решился:

— Товарищ прапорщик, а можно мне заявление обратно забрать?

Не оборачиваясь, Кантемиров пожал плечами:

— Это твое заявление.

Илья быстро взял со стола листок и засунул его в карман. Но не ушел немедленно.

— Товарищ прапорщик, простите меня, пожалуйста, — попросил он негромко.