Максим Макаров - Кадетство.Выбор

— Будет очень надо — придешь, я тебе его на время дам.

Макс радостно кивнул. В этот момент он испытывал неподдельную любовь к прапорщику Кантемирову.

1 Майор Ротмистров почти бежал. Его веки в предвкушении скорой расправы подрагивали от удовольствия. Только что к ним на КПП пришел некий гражданин. В ярости размахивая мокрым плащом, посетитель потребовал позвать кого-нибудь из руководства. К счастью, позвали его, Ротмистрова. Гражданин оказался помощником прокурора города. Майор, правда, не сразу уразумел, в чем дело.

Помощник прокурора совал ему под нос мокрый плащ и, задыхаясь от злости, грозил кулаком небу. Вскоре, однако, Ротмистров понял, что помощник грозил вовсе не небу, а третьему этажу их училища, из окна которого прямо ему под ноги упала бумажная бомбочка и, естественно, разорвавшись, окатила столь важную персону водой.

Кое-как успокоив пострадавшего и пообещав немедленно разобраться и строго наказать виновных, Ротмистров тут же бросился выполнять обещание. И какова же была его радость, когда он обнаружил, что единственными подозреваемыми оказались суворовцы третьего взвода. В это время они как раз должны были усердно зубрить уроки в кабинете самоподготовки, который располагался непосредственно на третьем этаже.

Легко взлетев наверх, Ротмистров с шумом распахнул дверь. Суворовцы при его появлении вскочили. На первый взгляд все выглядело вполне невинно. На столах лежат раскрытые учебники и тетради, окно плотно закрыто. Приказав кадетам сесть, Ротмистров неспешно пошел между парт. Суворовцы настороженно следили за его передвижениями, что убедило майора в правильности первоначальных предположений.

Как бы невзначай он взял первую попавшуюся тетрадь и, периодически поверх нее поглядывая на мальчиков, стал ее листать. Не найдя там, к своему огромному неудовольствию, ничего криминального, Ротмистров положил ее на место и двинулся дальше. Вдруг его внимание привлек сложенный пополам листок в клеточку, лежащий на пустом столе. И едва только майор развернул его, как лицо его расплылось в довольной улыбке.

Подняв листок высоко над головой, он торжествующе оглядел суворовцев и спросил:

— Так, кто мне объяснит, что это такое?

Кадеты переглянулись, однако ничего не сказали. Тогда Ротмистров, который, казалось, только этого и ждал, с выражением прочел:

— Самолет летит в пункт А со скоростью восемьсот километров в час. Ему осталось пролететь сто километров. Через сколько секунд пилот должен сбросить груз с самолета, чтобы тот приземлился в пункте А? — Ротмистров перевел дыхание. — Дальше читать?

Дальше (и Трофимов это точно знал) там практически ничего не было.

Так, отдельные, лично им приписанные измышления по поводу решения задачи. Но наметанный взгляд майора Ротмистрова выловил главное.

— Значит, сила тяжести? Хорошо. — Ротмистров вышел на середину класса. — Итак, что мы имеем? Мы имеем самолет, имеем пункт А — это, если вам интересно, плащ помощника прокурора города. Следовательно, осталось выяснить самую малость — личность пилота.

Довольный собственным остроумием, Ротмистров улыбнулся.

— Чей это почерк?

Суворовцы по-прежнему молчали и теперь даже уже не решались смотреть друг на друга. Идея с бомбочкой принадлежала Перепечко. Пока остальные жарко спорили о задаче по физике, Печка молча соорудил из бумаги что-то наподобие самолета и предложил решить проблему экспериментальным путем. Решили… Это было весело…

Ротмистров снова посуровел:

— Так и будете молчать? Мне что, весь взвод к заместителю начальника тащить? Кстати. — Майор заинтересованно зыркнул по сторонам. — Я не вижу тут главного нашего бузотера. Где суворовец Леваков? Нимало не удивлюсь, если это его рук дело.

2 Левакова среди ребят действительно не было, однако никакого отношения к подмоченной репутации помощника прокурора он не имел.

Андрей долго думал, как бы ему после субботнего опоздания выпросить у командования увольнительную, чтобы съездить в больницу, и в конце концов решил обратиться за помощью к бабушке. Не вдаваясь в подробности, он рассказал ей о случившемся и попросил отпросить его на полдня у командира взвода. Уж неизвестно, что такого сказала старушка, которую Андрей предупредил: ни в коем случае не упоминать имя Нины Леваковой, — но увольнительную ему дали.

В холле больницы было многолюдно. Вдоль стен и окон стояли скамейки.

На них сидели больные, с наслаждением и завидным аппетитом уминая гостинцы и вполуха слушая родственников, которые с энтузиазмом делились с ними последними новостями. Мимо сновали группы студентов медицинских вузов и врачи.

Растерявшись, Андрей обратился за помощью к дряхлой старушке, которая караулила вход в отделение, а заодно торговала бахилами.

Старушка оказалась словоохотливой и подробно рассказала Левакову, куда ему необходимо пройти и к кому обратиться. Благодаря се обстоятельным разъяснениям уже минут через семь он в белом халате и бахилах стоял около двери палаты, в которой лежала Нина Левакова.

Морщась от больничных запахов, Андрей вошел внутрь. Нина Левакова лежала около окна и дремала. Мальчик тихо прошел к ее кровати и сел на стул рядом. Женщина выглядела такой беззащитной, с темными кругами под глазами и черными синяками от капельницы на худых руках, лежащих поверх одеяла. Но вот что странно! В отличие от той, на фотографии, эта женщина не казалась Андрею чужой. Он чувствовал за нее ответственность и, более того, испытывал к ней жалость.

Одинокая, никому не нужная, она могла умереть в той комнате, и уже через неделю после похорон мало бы кто вспомнил ее имя.

От этой мысли Андрею стало страшно. Ведь он мог бы и не прийти тогда, а о ее смерти узнать когда-нибудь потом — от бабушки. Что бы он, интересно, почувствовал? Наверное, ничего. Андрею еще ни разу в жизни не приходилось никого терять. Просто потому, что у него никого и не было. И никому, как Левакову казалось, сам он не был нужен.

Воспитатели и учителя в интернате обычно бывали и добры, и строги, в равной степени почти ко всем своим воспитанникам, а если порой и злились, то опять же на всех одинаково. Конечно, и у них случались любимчики, но Андрей никогда не входил в их число. Известно же, ласковый теленок двух маток сосет. Однако он не умел быть ласковым.

Тут Леваков заметил, что женщина уже не спит, а внимательно на него смотрит. Андрей смутился. Растерявшись, он пробормотал зачем-то:

— Я не знал, что вам можно из еды, поэтому ничего сегодня не принес. — И тут же поспешно добавил: — Но я узнаю. Правда. И в следующий раз…

Он осекся. Больная плакала. Андрею редко доводилось видеть женские слезы, поэтому парень окончательно растерялся: