Георгий Гулиа - Три повести

День был субботний. Ни жарко, ни холодно. В меру прохладно. Говорят, так и полагается в это время года. А время веселое. Скоро начнется сбор винограда, появится молодое сладкое вино, начнут играть свадьбы, которые специально откладываются на октябрь.

Возле сельского Совета я встретила бригадира Есната Бутбу. Был разряжен, словно жених. Низенький, пухленький, он выглядел молодцевато.

Завидев меня, пошел навстречу. Поздоровался весьма любезно. Справился о том, как учится его сын Едги́. Я хорошо знала этого шалопая-шестиклассника. Сказала, что следует как можно строже взыскивать с него дома, ибо слишком ленив. Отец обещал «задать ему жару». И тут же попросил о снисхождении к «неразумному ребенку»…

— Извиняюсь, — оборвал он неприятный разговор, — вы в сельсовет?

— Нет.

— Значит, встречаете кого-нибудь?

— Кого?

— Как это кого? — удивился Еснат. — Омеркедж-ипа прилетает.

— Прямо сюда?

— Конечно. — Еснат подбоченился и принял горделивый вид. — И мы полетим в Бабрипш.

— А зачем?

— Большое дело! Такое большое, что без Бабрипш нельзя. Может кровь пролиться. А Бабрипш помирит.

Я объяснила, что жду директора, который обещал показать мне удивительное зрелище.

— Вам? — поразился Еснат.

— Да, мне. А что?

— Это хорошо. Много знать будете. Бабрипш большую имеет силу. Бабрипш все может сделать.

Он жестикулировал, подкрепляя жестами свои слова.

— Вы летите в Бабрипш? — спросила я.

— Как же! А вы — нет?

Я сказала, что не имею никакого представления о том, куда мы поедем и поедем ли вообще. Был с директором такой уговор: встретиться возле сельского Совета. Возможно, директор имел в виду Бабрипш. Нельзя ли узнать поподробнее, что предвидится в этом Бабрипше?

Еснат охотно согласился ввести меня в курс дела. Оказывается, один из Бутба, некий Руфат, заподозрил одного из Базба, по имени Саат, в том, что он, Саат, якобы нагнал порчу на буйволиц Руфата и те перестали доиться. Саат отрицал это. В спор вмешался зоотехник из соседнего села. Он определил какую-то болезнь у буйволиц, однако вылечить их не сумел. А стороны продолжают враждовать, и гнев каждой из сторон все возрастает. Посему решено привести их к своеобразной присяге на горе Бабрипш. И вот сегодня там, под горой, состоится обряд, которому придается огромное значение, ибо таким путем, и только таким, можно прекратить вражду. Это, так сказать, высшая инстанция…

— Как? — сказала я возмущенно. — А сельский Совет? А районные организации? Разве некому рассудить этих спорщиков, тем более что суть их спора яснее ясного.

Еснат решительно не согласился.

— Как это так?! — возразил он. — Наоборот: ничего не ясно! Дурной глаз — вещь непростая.

— Как? — поразилась я. — Вы верите в глаз?

— А как же? Если на каждом шагу встречаешься с этим, как не верить? Есть такие люди: идет, посмотрит на тебя, и ты уже больной. Или так. Спросит о твоей лошади или о буйволе — и готово: лошадь захромает, буйвол околеет. А как же! Вы еще молоды. Поживете у нас, многое увидите, а еще больше поймете.

— Разве нет здесь коммунистов или комсомольцев, которые разъяснили бы всю несостоятельность таких предрассудков?

Еснат перебил меня.

— Почему нет? — сказал он обиженно. — Я сам коммунист. С сорок пятого. У нас много хороших людей.

— И вы искренне верите тому, что говорили сейчас о дурном глазе?

Еснат сплюнул. Поправил кепку на голове. Горячо сказал:

— Вот если каждый день горы видишь, — можешь сказать, что не горы это, а степь?

— Нет, не скажешь.

— Вот видите!

Беседу нашу прервал Кирилл Тамшугович. Он попытался было объяснить мне дальнейший план. Я поблагодарила его и сказала, что знаю все со слов Есната. Кирилл Тамшугович пошутил: он весьма доволен тем, что его избавили от объяснений, и тем самым он сэкономит свою энергию, хотя, добавил он, и не представляет себе, для какой цели ее экономить. Он говорил шутливо, но в словах сквозила грусть. Я подумала, что Кирилл Тамшугович безутешен в своем горе…

Пока мы разговаривали, над верхушками деревьев показался вертолет. Он неимоверно гудел. Медленно опустился на землю. Мы поспешили к нему.

Из вертолета вышли двое мужчин. Меня познакомили с ними. Один из них был Владимир Петрович Онуфриюк, начальник геологоразведочной партии, другой — пилот Омеркедж-ипа, брат того самого шофера, который привез меня в Дубовую Рощу.

— С вашим братом знакома! — сказала я. — Он и про вас рассказывал.

Пилот был молоденький. Как выяснилось позже, всего на два года старше меня.

Владимир Петрович Онуфриюк — человек веселого нрава, как видно, и выпить не дурак. Ему под сорок, лицо загорелое, ярко-медного цвета. Говорит громко, как на митинге.

— И вы летите? — обратился он ко мне.

— Если возьмете.

— Вас да не взять! — воскликнул он. — Такую девушку! Откуда вы?

— Из Ростова.

— А, Ростов-папа! В Ростове до войны были чудесные девушки. А сейчас?

Я ответила, что бестактно задавать такой вопрос той, которая представляет здесь девушек Ростова.

— Верно, — согласился он. — Извините. Глушь и прочие вещи плохо на меня действуют.

От него несло хмельным, как из винного погреба. У меня было полное основание подчеркнуть, что скорее всего дурно действуют на него эти прочие вещи . Владимир Петрович замахал руками.

— Давайте не ссориться, — говорил он громко. — Как вас? Наталья Андреевна? Уж лучше буду звать Наташей. На Кавказе отвык от отчеств. А меня зовите Володей. Не хотите? Ваше дело. Ну что, поехали?

Я сказала, что никогда не летала на геликоптере. Наверное, это страшно.

— Садитесь. Не бойтесь, — подбодрил Кирилл Тамшугович. — Пропустите меня вперед.

Одним словом, мы взлетели. Над головой громыхал мотор. Корпус сильно вибрировал. Омеркедж-ипа вел геликоптер примерно так же, как его брат автомашину: не чураясь опасностей, крутых поворотов и прочего. Или это, может быть, так мне казалось с непривычки?

Я увидела наше село с птичьего полета. Квадраты драночных крыш среди зеленых дворов. Зеленые дворы среди леса. Широкие прогалины в лесах и высокие стебли кукурузы на прогалинах. Примечала белые точечки кур.

Мы летели к зеленой горе, преграждавшей нам путь. Но мы не ударились об нее, потому что пилот круто повернул вправо и повел машину параллельно горе. Мы пролетели мимо дома, который оказался на одном уровне с нами, увидели старуху, вязавшую на крыльце… Пересекли реку Гвадиквара и, как объяснил Кирилл Тамшугович, взяли курс на Бабрипш.

— Как чувствуете себя? — прокричал он мне в самое ухо, и щетинка его усов задела мою щеку.

Не знаю, нарочно или случайно, но это повторялось каждый раз, как только он брался доказывать мне какую-нибудь местность, над которой мы пролетали или к которой подлетали.