Георгий Гулиа - Три повести

— Верно! — воскликнул я.

— А вам, дорогой товарищ журналист, я бы посоветовал отдыхать теперь. Все, что возможно… — Заместитель председателя задумался. — Все, что возможно, мы сделаем. Пусть в этом не будет сомнений. Посмотрим, что это за председатели и директора в Скурче!

Я встал. Поблагодарил. Протянул ему руку. Он тоже встал, вышел из-за стола. Продолжал улыбаться — правда, одними только уголками губ.

— Как это полагается? — сказал он. — Как в романах полагается? Такой человек, как вы, должен забросить море, пляж, девушек, родных, плюнуть на свой отдых и ринуться на борьбу со злом. Верно?

— В плохих романах, — сказал я подчеркнуто.

Глаза его сверкнули, словно от задористой, вдруг народившейся мысли:

— И в плохих, и в хороших. Я… я… Я не совсем разбираюсь. Немножко разучился разбираться, где хорошие и где плохие книги. Одним словом, не убивайте свой отпуск, а мы поработаем. За это государственные деньги получаем.

Черт возьми, понравился мне этот товарищ! И я сказал без обиняков, что в плохих романах и чиновников выводят таких, которые не всегда похожи на живых…

— Не льстите, — вполне серьезно попросил он. — А вот вам еще раз большое спасибо. Думаю, что преодолеем скурчинские недостатки.

И мы простились.

Пришлось моих друзей ждать. Возле закрытой на замки машины. Они, оказывается, слонялись где-то поблизости. Вместе с Виктором Габлиа.

— У вас все? — сказала Лидочка, приметив меня.

— Все.

— Прекрасно! Куда же мы пойдем?

— Куда угодно.

— С делами — порядок? — поинтересовался Валя.

— Да. А с тобой, Виктор, мне надо особо поговорить.

Мы с ним условились о встрече, он попрощался с нами.

Что делает человек, попавший в город? Как правило, слоняется по магазинам. Этой участи не избегли и мы. Лидочка в универмаге набросилась на какой-то ситчик. Восторженно заявила, что не видывала ничего подобного. Ей завернули два с половиной метра. Купила себе приколки-невидимки. (Они тоже привели ее в восторг.) «Нет, в Сухуми всего много», — сказала она.

Валя смотрел на ее коммерческую деятельность весьма скептически — я бы даже сказал, с каким-то презрением.

— Ой, какие очки! — воскликнула Лидочка.

Сунула мужу под нос зеркальные противосолнечные очки. Он не пожелал их нюхать. Брезгливо отвернулся и сказал:

— Покупай немедленно для ровного счета. Их у тебя будет дюжина!

Сунула себе в сумку и эту покупку. Туфли тоже привели ее в неописуемый восторг. Да, это была настоящая женщина! Стала визжать и пищать от радости. Ей хотелось надеть сразу несколько пар и щеголять в них. Валя хватался за голову: ну зачем так громко выражать свой восторг?

Лидочка передала мне свою сумку и приступила к примерке. К счастью, против женщины восстала женщина: то есть Лидочка стала браковать пару за парой. То ей не нравился носок, то каблук, то подъем, то стелька, то ремешок, то цвет. В конце концов успокоилась, сообщив продавщице, что туфли вовсе не нужны, ибо вполне ими обеспечена. Валя облегченно вздохнул. Мы пошли дальше.

— Посмотрите на него! — возмущенно говорила Лидочка. — Как он доволен, что туфли пришлись не впору.

— Это ты им не впору, а не они тебе, — буркнул Валентин.

— Вот возьму да и куплю первую попавшуюся под руку пару!

— А я что говорю? Покупай!

Я подумал: ученая женщина, а на мелочах срывается. Ну какая же это проблема — туфли?! Не босая же ходит! Но тут, видимо, и заключается трудно постигаемый секрет: женщина все-таки есть женщина, недаром говорят, что она излучает какие-то токи, совершенно отличные от мужских.

Мы шли по главным улицам, меняя направление по прихоти Лидочки. Увидев рекламу — тюленя с мороженым на носу, заявила, что умрет, ежели не съест мороженого сию же минуту. Пришлось поторопиться и занять место под матерчатым грибком. К мороженому я попросил шампанского.

— Посмотрите-ка, — сказала Лидочка, — это шампанское не московского производства?

— А иного вы не пьете? — спросил я.

— Нет, дело в том, что я хорошо знаю директора московского завода. Это весьма симпатичный человек.

Валентин сказал:

— Вот тут я полностью схожусь во мнении с моей женой: это действительно интересный человек. Он предложил новый метод ускоренного производства вин.

Я бросил взгляд на этикетку и разочаровал моих друзей: вино оказалось не московского завода.

Лидочка вкратце изложила историю производства шампанского (королевские виноделы во Франции изготовляли его в течение нескольких лет) и суть изобретения. Несколько лет — и несколько недель! Правда, есть разница? Причем при равных вкусовых и прочих качествах.

— Шампанское — вино эпохи коммунизма, — деловито заметил Валя.

— А что? — пылко поддержала его Лидочка. — Раньше его пили короли и требовалось шампанского не много, а нынче пьет весь народ и нужда в нем большая. Правда?

Этот вопрос был обращен ко мне, и я поддержал Лиду энергичным кивком. Потом чокнулись и выпили. Вино заедали мороженым. Ввиду буднего дня народу вокруг было не много, и очень это приятно, что было не много. Аншлаг хорош только в театре. А в пищевкусовых заведениях всегда должны быть свободные места. Здесь нельзя набивать как сельдей в бочку…

— А вы знаете, что сказал Наполеон о сельдях? — спросил меня Валя.

— Наполеон? О сельдях?

— Да. Наполеон.

Наполеон наговорил немало любопытного, а вот о сельдях что-то не припомню…

Лидочка уже смеялась: она знала, что сказал Наполеон о сельдях. И не дала договорить мужу:

— Наполеон сказал, что селедка — рыба прекрасная, но ее слишком много на белом свете. Поняли?

— О да! — сказал я. — Перебор прекрасного!

И мы выпили за то, чтобы ни в чем не было перебора.

Перед нами расстилалось море. Мы сидели в окружении пальм и эвкалиптов. Мы пили шампанское… Ей-богу, совсем не плохо. А когда подавальщица сказала, что могла бы принести турецкого кофе из ближайшего ресторана, Валя даже заохал от счастья.

— И еще бутылочку, — заказал он шампанского.

В глазах у Лидочки прыгали сатанинские огоньки. Она казалась наверху блаженства. Вполне счастливой.

Валя пошел купить газет в киоске. Лидочка отхлебнула вина и, пронзая взглядом, прошептала:

— Хо-ро-шо…

Она схватила мою руку и сжала ее. Вокруг были люди.

— Лидочка, — укоризненно сказал я.

— Наплевать! — И Лидочка чуть не разбила свой бокал о мой.

От шоссе до Скурчи — всего лишь одна дорога. Грунтовая, довольно прочная. Она выходит к лукоморью в полсотне шагов от моего жилища. Здесь она разветвляется — в сторону мыса Кастора и в сторону мыса Поллукса. Если постоять на перекрестке, ни одна машина тебя не минует: ни рыбозаводская, ни какая иная. На этом-то перекрестке я и повстречался с товарищем Матуа. Он сошел с машины (старый «виллис») и любезно поздоровался со мной.