Иорам Чадунели - Возмездие. Рождественский бал

На улице было пыльно и знойно, солнце палило нещадно.

Мигриаули прошел в канцелярию. Седая пожилая женщина встретила его приветливой улыбкой, но когда он предъявил пропуск, лицо у нее вытянулось, она довольно угрюмо поинтересовалась, что ему угодно.

— У вас учился Джумбер Дэвидзе. Мне надо узнать, когда и за что его исключили. Может, помните его?

— Не так уж много студентов у нас отсеивается, чтобы тут же забывать их. В прошлом году шесть человек исключили, в этом — четыре. — Женщина подошла к шкафу, где за стеклом виднелись папки личных дел. — Кого-то, конечно, стоило, — морфинисты, не учились, зря место занимали, — но Дэвидзе вроде бы не из таких был. Не знаю, за что его выставили, ничего плохого о нем не слышала. Припоминаю его: всегда серьезный, задумчивый… Что с ним стало, беднягой, чем занимается?.. Институту дела нет, исключили и забыли, — говорила женщина, перебирая папки. — Не удивляйтесь, что я жалею его, но, по-моему, иной раз несправедливо обходятся со студентами. Я сама мать, жаль мне его, такой подавленный был, когда забирал аттестат. Если его исправлять надо было, то кто исправит, скажите? Коллектив целого института не справился, кто ж и где наставит его на верный путь?..

Женщина подала Мигриаули папку.

Он внимательно просмотрел дело и не нашел в нем ничего, что объясняло бы исключение Джумбера.

— Если Дэвидзе и вправду не заслуживал исключения, помогу ему восстановиться, — сказал он, возвращая дело. — Поговорю с ректором.

— Сделаете доброе дело, воздастся вам, батоно.

— Извините за беспокойство, всего хорошего.

Он вышел на улицу.

На другой день Мигриаули встал раньше обычного, наскоро позавтракал и поспешил из дома — собирался до работы повидать кое-кого…

После ливня было свежо.

Он дошел до нужной ему столовой и остановился напротив нее на другой стороне улицы. Из столовой к нему тут же вышел приземистый толстенький человек с жирным двойным подбородком.

— Как дела, батоно Джуаншер? Как себя чувствуете?

— Что нового, Парсадан? — прямо к делу перешел Мигриаули. — Чем порадуешь?

— Был он тут утром, взял хаши [10] В Грузии хаши — бульон из требухи с чесноком — едят рано утром, запивая водкой, опохмеляясь. и пропустил два стакана водки.

— Один явился?

— Вошел один, а перед этим на улице разговаривал с какими-то ребятами. Расстроен он. Я так и эдак выспрашивал, что у него стряслось, не открылся.

— Ничего больше не приносил продавать?

— Нет. Я намекал и про бриллиант говорил — молчит.

— Судя по твоему щебету, ты уже не надеешься, Парсадан…

— Не серчайте. Не хотел бы я — не брался бы, кто меня неволил? Скрытный они народ, не любят, когда суют нос в их дела, в душу лезть не дают. А потом, сами знаете, головой рискую, коли почуют что — не пожалеют, прихлопнут.

Мигриаули прекратил бесплодный разговор и, попрощавшись с Парсаданом, направился в управление. По дороге он все думал о парне, за которым следил Парсадан. Дня три назад он предложил Парсадану бриллиант. Бриллиант, которому, по уверению Парсадана, знавшего толк в драгоценных камнях, цены нет. Он поостерегся купить его, хотя парень отдавал за бесценок. Побоялся, что бриллиант краденый, а Парсадан уже отсидел три года за скупку ворованных вещей.

«В самом деле подозрительно: откуда у парня столь ценный камень? — думал Мигриаули. — Стоит поподробней разузнать о нем. Доверять Парсадану не приходится, — хитрит, кривит душой, свою цель имеет и скрывает».

Мысли Мигриаули невольно перекинулись на Зураба Хидурели, на похищенный у него редкий бриллиант.

Не тот ли самый, что предлагали Парсадану?..

Было над чем подумать.

И Зураб Хидурели в это утро раньше обычного вышел из дома, торопился в институт закончить начатое вчера дело. Он сел в свою «Волгу» и минуту спустя уже катил по затененным деревьями улицам. Веял ветерок, и широкие, с ладонь, листья трепетно кланялись — казалось, желали друг другу доброго утра.

Зураб выехал на проспект, почти безлюдный в этот час, — не было и восьми. У нового здания Дома техники Хидурели заметил инспектора Мигриаули. Остановил машину, окликнул:

— Здравствуйте, батоно Джуаншер! Садитесь, подвезу…

Мигриаули, поколебавшись, открыл дверцу, сел рядом с Хидурели.

— В управление?

— Да, конечно.

Мигриаули непроизвольно задержал взгляд на лице Хидурели, подумав: «Благообразное, с темными глазами, высоким лбом, аккуратным прямым носом, оно кажется благородным, а выражение такое, что вот-вот кинется на противника и разорвет!»

— Как идут дела? Выполняете план по арестам? — улыбнувшись, поинтересовался Хидурели. — Непонятный вы народ, работники милиции! Ловите и ловите людей, осуждаете, сажаете, неужели не жаль человека, которого отправляете в тюрьму? — Последние слова Хидурели произнес серьезно.

— А как вы согласуете жалость с желанием покончить с преступлениями, избавить вас от грабителей и убийц?

— Да, верно, мы хотим, чтоб их не было, но вы-то, — Хидурели снова перешел на полушутливый тон, — вы-то без дела останетесь, без куска хлеба!

— О, лишь бы настал день, когда их не станет! О нас не тревожьтесь.

— Ну, а если серьезно, много ли у нас преступающих закон?

— И много, и мало.

— Ответ достойный софиста.

— Каждое преступление свидетельствует о несовершенстве и социальной жизни, и нашей работы.

— Следовательно, плохи ваши дела! Надежды на уменьшение преступлений нет.

— Между тем даже один преступный случай — сигнал для острой тревоги.

— Преступления совершают люди, потерявшие место в жизни, — бездомные, бездельные, неприкаянные, я убежден в этом, — изрек Хидурели.

— Представьте, не чураются преступных действий и те, что имеют и кров, и семью и благоденствуют.

— Да, рушится порядок, конец света грядет, — сокрушенно изрек Зураб и такую скорбь изобразил на лице, словно все бремя мира нес на себе.

— У вас все в порядке? — невольно спросил Мигриаули. — Не случилась ли новая беда?

— Эх, лучше не спрашивайте, нечему мне радоваться…

Мигриаули исподтишка посмотрел на Хидурели. Странное производил он впечатление. Непроницаемо темные глаза не вязались с неестественно белыми зубами, контраст раздражал и вызывал недоверие и к его улыбке, и вообще к нему самому. В который раз видит его — всегда одет со вкусом, элегантно, даже изысканно, подтянут, улыбчив, доброжелательно вежлив, но чем-то отталкивает, фальшь есть в нем, нет, не располагает он к доверию. Не прост Хидурели, совсем не прост. Что заставило его у ресторана подойти к Мигриаули? Зачем он намекал на участие в преступлении работников ресторана? Что у него за отношения с Бадур? Если тривиальная связь, почему он рванулся от них, едва завидев ее? Правда, извинился, когда пришел в милицию сообщить, что его грозятся убить, но ведь и тогда не объяснил, почему оставил их так внезапно! Что его спугнуло? Вполне возможно, что он или оба они с Бадур знают о том случае нечто и пытаются скрыть. Коварный он человек. В душу к такому не проникнешь…