Иорам Чадунели - Возмездие. Рождественский бал

Талико проследила, как Манучар и Варлам Бурчуладзе вышли на балкон и о чем-то там говорили.

Манучар изливал душу.

— И как только некоторые олухи выносят сутками сидеть, закопавшись в книги? — недоумевал он.

— Да разве их существование назовешь жизнью? — подхватил Варлам, еще не понимая, о чем речь. — Прозябание, да и только! Трудятся во славу отечества. Как куры в навозе копошатся.

— Ты говоришь, а у меня тесть перед глазами. Смотреть тошно. — Манучар нервно закурил. — Святоша нашелся! Посматривает на меня с этакой нехорошей улыбочкой. Презирает, надо полагать.

— Да, дела твои, надо прямо сказать, не блестящи. — Варлам расхохотался и тоже потянулся к сигарете. — Чтобы решиться на такого тестя, надо было обладать большим мужеством. С аспидом породниться и то меньше риска.

— Тебе-то повезло. Я бы своего профессора с удовольствием поменял на Бено, даже будь он прикован к постели на долгие годы.

— Да, Бено мужик — что надо! — поддакнул Варлам.

— Орел! — поддержал Манучар. — С таким никакого горя…

Манучар сокрушенно покачал головой, приложил руку ко лбу и вздохнул.

— Тебе нездоровится? — участливо спросил Варлам.

— Что-то не по себе, сам не знаю…

— Так вызови врача, — посоветовал Варлам.

— Врач тут не поможет. Каждое дерево точит свой червь, мой Варлам. И у меня своя червоточина. Червь сомнения не дает мне покоя!

У Варлама душа вдруг ушла в пятки. «Неужто пронюхал?» — пронеслось в голове. Больше всего Варлам опасался немилости Манучара, поскольку она означала крах всех его честолюбивых надежд. Но, понаблюдав за ним, решил, что тот вовсе не похож на человека, обуреваемого ревностью.

— Не к лицу тебе слабость, дорогой Манучар, — бодро сказал Бурчуладзе. Он придал своему лицу выражение максимальной чуткости и продолжал: — Ты такой могущественный и сильный, и вдруг сомнения! Друг я тебе или нет?

— Если бы не считал другом, не стал бы откровенничать. Страх меня одолевает, непонятный какой-то страх… Боюсь не знаю чего, как ребенок темноты, — грустно произнес Манучар. — Вроде бы, назло врагам, всего добился, все у меня есть, а оставаться сам с собою не могу, боюсь собственных мыслей. Слухи прошли. Первого переводят, — еле слышно произнес Манучар.

Теперь его страх передался Варламу. Но он тут же взял себя в руки и сказал с напускным оптимизмом:

— Пустяки! Болтают уже давно, но, как видишь, все остается на месте.

— Твоими бы устами да мед пить! — Манучар опасливо посмотрел на дверь и, убедившись, что никто не подслушивает, продолжал: — Старуху собираются скинуть, а ее место…

— Да оно твое! — Варлам рассмеялся. — Не думаю, что найдутся люди, которые посмеют перечить тебе. Ты — наша власть, а мы твои подданные. — Варлам покорно склонил голову.

— Нет, Варлам, ты преувеличиваешь. Не дай бог, начнутся перемены — мы все полетим…

Оба понимали, что сказанное — азбучная истина. Манучар, конечно, взлетел высоко, но репутация его подмочена, упаси бог лишиться своего покровителя — тут же будешь выведен на чистую воду.

— Ты говоришь так, будто все уже кончено.

— Не совсем безнадежно, но кривотолки пошли.

— Вот увидишь, все останется по-старому, — почти весело сказал Варлам, хотя на душе скребли кошки. Ему было жаль своих надежд, а главное, тех тысяч, которые он извел, сделав ставку на свойственника, иначе катился бы тот куда подальше, хоть в тартарары, он бы и ухом не повел.

— Может, еще успею продвинуть тебя. Если до конца месяца удастся освободить место управляющего — оно твое.

Варлама насторожили слова Манучара. Не иначе как завел разговор, чтобы выудить побольше всяких слухов. Хотя с уверенностью и этого пока нельзя было утверждать.

Надо отдать должное Манучару, хитрости ему было не занимать, но на этот раз он действительно был непривычно искренен. Он испытывал душевный дискомфорт из-за мрачных мыслей и серьезных опасений и потому нуждался в человеке, которому можно было бы исповедаться. Меньше всего интересовал его сейчас сам Варлам вместе с его будущей должностью. Окажись на месте Варлама кто-нибудь другой, он бы и с ним разоткровенничался, так нуждался он в собеседнике. Манучар думал только о себе. Смена руководителя, которой он больше всего опасался, могла со дня на день стать реальностью. Он знал это и готов был молить всевышнего, чтобы тот омолодил его начальника лет на двадцать, а еще лучше — навечно оставил бы за ним престол.

— Батоно Манучар! — Варлам предпочел официальный тон. — Заклинаю вас памятью отца, если что нужно, не стесняйтесь, говорите, — сомнения исчезли.

— Знаю, что у тебя золотое сердце…

— Все мы люди! Может, и я чем пригожусь.

— Тут мы ничего не изменим. Если уж от кого фортуна отвернулась, то его песенка спета. — Манучар безнадежно махнул рукой.

— Не дай бог! — Варлам больше не сомневался, что Манучар и впрямь серьезно обеспокоен.

В последнее время его шеф заметно сдал. Манучар, вынужденный чутко реагировать на погоду в верхах, стал чувствителен, как точнейший метеоприбор. Хватало самой незначительной мелочи, чтобы внутренний барометр предсказал бурю — и тогда на целый день, а то и не на один, у Манучара было отравлено настроение.

В периоды такого душевного неравновесия у Манучара развязывались руки. Он из-под земли добывал сведения по особо важным вопросам, поднимал на ноги десятки людей, развивал такую бурную деятельность, что у подчиненных земля под ногами гудела, — и все для того, чтобы не только удержаться на плаву, но в мутной воде еще и рыбку половить.

Однако сколько суеты, каких нервов и душевного напряжения стоила ему эта рыбка! Будь он чуточку мудрее, давно бы отказался от своей должности и кипучую энергию направил бы в другое русло, хотя бы здоровье сберег.

Но у власти — мертвая хватка, от нее добровольно еще никто не отказывался. Тем более Манучар.

Положительно в воздухе запахло грозой. Это отметила даже Талико, а уж у нее-то нюх безошибочный.

Но, как бывало не раз, гроза надвинулась и прошла. Талико успокоилась первой. Никаких перемен не будет, объявила она. Весть эта настолько обрадовала Баделидзе, что он немедленно закатил банкет. Заодно проверил, не пошатнулись ли его собственные акции. Ведь не секрет, что если ты сам нуль, то и друзей у тебя не более того. Так что когда в гости к Баделидзе явились все, кого он пригласил, он, к удовольствию своему, убедился, что дела его идут великолепно.

Было два часа ночи, однако никто из гостей не собирался уходить. Судя по всему, застолье удалось. Правда, тетушкин племянник со своими дружками внесли некоторый диссонанс, но, к счастью, проказничали недолго и исчезли так же неожиданно, как появились.

Манучар терпеть не мог, когда с ним фамильярничали. Этого он не спускал даже домашним. Но этого наглого змееныша он был вынужден терпеть, поскольку тетушка обожала своего единственного питомца и не хотела даже слышать о нем ничего дурного.