Иорам Чадунели - Возмездие. Рождественский бал

Под эту музыку мальчики и девочки сбились в кучу, толкаясь и дергаясь каждый сам по себе.

Маквала с закрытыми глазами бессильно откинулась в кресле. Пребывала словно в забытьи. Ей не мешали, никому не было до нее дела.

Вдруг ей стало не по себе. Закрыв ладонями уши, она опрометью выбежала из комнаты.

В большом институтском дворе абитуриенты ждали своей очереди сдавать экзамен.

С экзамена возвращались возбужденные — одни торжествующие, другие удрученные, одни охотно делились опытом, другим нечего было сказать, лишь немногие самодовольно проходили мимо взволнованной толпы, не отвечая на сыпавшиеся отовсюду вопросы.

Кое-кто с отчаяньем и надеждой подбегал к сдавшим экзамены товарищам, рассчитывая на их помощь. И зачастую получал ее в виде искренних советов, подробно изложенных вопросов и ответов, даже шпаргалок… В сознание бывших школьников пока не укладывалось, что здесь они соперники: на одно место десять претендентов, и следовало не помогать, а «топить». Но по неистребимой привычке школьного братства они и здесь проявляли человеческую солидарность. Подвести, подсидеть друг друга — это придет позже, когда борьбу противоположностей они постигнут не в теории, а на практике.

— Заза Долидзе! Тамаз Миндиашвили! Маквала Дидебулидзе!

Они одновременно вошли в помещение мединститута.

Председатель приемной комиссии Рамаз Бибилури находился в большой аудитории, где располагались и экзаменаторы. Бибилури сидел отдельно за большим письменным столом, на котором лежали списки абитуриентов, экзаменационные билеты, письменные ответы и другие бумаги. Бледный, уставший, хмурый, Рамаз поднимал голову лишь затем, чтобы, мельком взглянув на очередного абитуриента, спросить фамилию и сверить со списком. Он не замечал, что стоит прекрасная погода, что в окно льется ослепительный солнечный свет, что легкий ветерок доносит шум листвы и щебет птиц. Видел лишь списки и помнил наставления Манучара: во что бы то ни стало принять только тех, кто в эти списки внесен.

— Фамилия? — машинально спросил он, подняв усталые глаза на красивую улыбающуюся девушку.

— Дидебулидзе Маквала.

Он пробежал глазами нужный список. Там она не значилась.

— Пройдите к пятому столу.

Зазу Долидзе и Тамаза Миндиашвили он вежливо проводил ко второму столу, согласно списку Манучара.

— Батоно Рамаз! — подошел через некоторое время к Бибилури лысый экзаменатор. — Я все понимаю, — тихо мялся он, — но, согласитесь, хоть что-то человек должен знать… Абитуриент — табула раса.

— У вас Долидзе?.. — Рамаз еще раз сверился со списком. — Говорите, ничего не знает? Пришлите ко мне.

Пока Заза Долидзе шел к столу вихляющей походкой, Рамаз внимательно разглядывал юношу: модно одетый блондин, лицо даже симпатичное, если бы не уверенная пустота в глазах…

«Подучится — поумнеет… — печально подумал Рамаз. — Горе-врач — все равно что убийца…»

— Ну и что нам с тобой делать? — спросил он скорее себя, чем Зазу Долидзе. — Садитесь, отвечайте…

— Тройку ставить мне нельзя, я учил, — совсем по-школьному сказал опечаленный Заза Долидзе, и это развеселило председателя экзаменационной комиссии.

— Значит, нельзя? — засмеялся Рамаз Бибилури. — А ведь и впрямь нельзя…

Лысый экзаменатор, разводя руками, снова подошел к столу Рамаза. Видно, и со вторым абитуриентом у него были проблемы.

— Нодар Васильевич, а Долидзе неплохо ответил на все мои вопросы, — сказал Рамаз, глядя в глаза профессору, и написал «отлично» на экзаменационном листке. И еще раз многозначительно посмотрел на растерянного Нодара Васильевича. — Давайте сюда вашего Миндиашвили.

С Тамазом Миндиашвили вообще проблемы не было. Поставив пятерку и ему, Бибилури вздохнул с облегчением.

Но его ждала поистине неприятность.

— Батоно Рамаз, — обратился к нему пожилой педагог в очках, радостно взволнованный, что так не вязалось с его строгим сухим лицом. — Батоно Рамаз, вы знаете, я принимаю экзамены двадцать с лишним лет. И очень строг с молодежью, у меня четверка — высший балл…

— Вот и ставьте свой высший балл, батоно Исидоре! — не дослушав, перебил его Рамаз. — Но не слишком старайтесь, батоно Исидоре.

— Впервые за много лет я имею дело с абитуриенткой, чьи глубокие знания, острый, проницательный ум и находчивость меня просто потрясли. Это будет первая пятерка, которую я ставлю за последние семь лет. Прошу пригласить ее к себе, так как без вас я не имею права оформить высший балл…

Исидоре завороженно говорил, а Рамаз со все возрастающим удивлением и недоумением смотрел на него.

— Она вам кто — дочь, племянница? — спросил он наконец.

Только сейчас ботоно Исидоре вспомнил, что накануне экзаменов членам комиссии было объявлено о необычайно высоком конкурсе и необходимости в связи с этим предельно строго оценивать знания абитуриентов. Под этим подразумевалось, что пятерки не ставить.

— Какая дочь? Какая племянница? Это исключение… — пролепетал Исидоре.

— Согласен, что исключение. Поступит в следующем году. А сейчас контингент набран. Даже если появится сам Гиппократ, зачислить его мы не сможем… Некуда!

Старый преподаватель понуро вернулся к своему столу, а спустя минуту раздался громкий девичий голос:

— Это несправедливо! Я ответила на все вопросы!

Бибилури понял, что, если не исчезнет, скандала не миновать. Он поспешно сложил бумаги и вышел.

— Если бы нам ставили оценки честно, никто бы не жаловался, — утешала Маквала подругу.

— Значит, и я буду такой же бессердечной, когда стану взрослой? Два года сдаю — проплакала все глаза! — отчаивалась Манана.

— А я третий год поступаю, — сокрушенно махнула Маквала, — подготовилась так, что на любой вопрос ночью разбуди — отвечу — и не только по учебнику. Но что толку…

— Я бы тебя обязательно принял, будь моя воля, — печально сказал незнакомый юноша, которому тоже не повезло. — С восьмого класса мечтаю стать врачом. Всю медицинскую энциклопедию проштудировал, думал, примут с распростертыми объятиями. Собирался к бабушке врачом поехать, в горах у них врачи долго не задерживаются: по полгода дороги закрыты, в город не попадешь. А мне нравится в горах. Знаете, как уважают в деревне врача?! Я уже похвастался бабушке, что учусь на медицинском…

— Видишь, как плохо обманывать, — горько пошутила Маквала. — Да не отчаивайся ты! Поступишь в будущем году…

— Наверное, правду говорят, что в мединститут принимают только за деньги или по блату, а знания там никому не нужны, — заметил печальный юноша.

— Я отвечала на пятерку, а он мне тройку поставил!.. — по-прежнему отчаивалась Манана.

— Четверка или тройка — без разницы, — махнула Маквала. — Мне четверку поставили, а что толку? Знаешь, как он меня гонял? Самые коварные вопросы задал. Я все ответила, даже не по программе. Уверена была, что пять…