Юрий Хазанов - Укол рапиры

И потом он попрощался с друзьями и спокойно выпил из чаши цикуту.

Так позднее написал о нем поэт Диоген Лаэртский».

Екатерина Павловна, для большинства просто Катя, за недолгое время уже третий раз меняла работу. Не из-за плохого характера и не в погоне за «легким», но увесистым заработком, нет.

Сначала она попала в научный институт, куда ее «распределили». Ей хотелось заниматься своими любимыми грызунами — сусликами и полевыми мышками, а она должна была вести наблюдение чуть не за инфузориями и к тому же писать так много бумаг, что длинного немецкого стержня, в котором пасты ровно на 5 километров, едва хватало на неделю.

Отбыв там целых два года и исписав 96 стержней, Катя ушла работать в школу. Здесь ей сразу понравилось, и если бы дело ограничилось уроками и походами — то есть общением с ребятами, о лучшем бы не мечтала. Но нужно было составлять планы на пять лет вперед, опираясь на неинтересную ей методику, потрафлять всем проверяющим, выставлять великое множество оценок и при этом не подводить школу, район, министерство, всю страну… Тут еще грянула реформа, положения которой требовалось заучивать наизусть, но никто, кого Катя ни спрашивала, не мог ей толком объяснить, что же это такое — реформа и чем отличается от того, что было в прошлом. Ведь и раньше не отрицалось значение трудовой деятельности — школьники и учителя без устали терли полы, мыли окна в классах и коридорах, выезжали на работу в колхозы; и раньше предполагалось, что учителю следует быть грамотным, образованным, духовным — словом, Учителем и что учебники должны быть не плохими, а хорошими…

Наверное, Катя выражала свое недоумение слишком часто и громко и не всегда там, где можно, потому что ей начали говорить, чтобы она поменьше задавала вопросов, а побольше уделяла времени воспитательной работе и успеваемости. «Одними турпоходами и панибратством с учениками многого не добьетесь, Екатерина Павловна!..» «Видно, вы не хотите работать, как все, Екатерина Павловна…» «Если вам не нравится наша школа, Екатерина Павловна…»

Екатерина Павловна действительно не хотела работать «как все», и ей действительно не нравилась такая школа. Об этом она как-то сказала на педсовете и услышала: «Ну что ж, заведите свою и распоряжайтесь там!»

Как ни странно, Екатерина Павловна пропустила мимо ушей иронию, не очень даже обиделась, но сама фраза запала в голову. В самом деле, если под своей школой понимать не здание в три этажа, а то, чему учишь, как было бы хорошо иметь свою школу! И там уж получше разобраться — как учить и для чего… Врачи-психологи утверждают, например, что интерес к школе после третьего-четвертого классов начинает у детей гаснуть. Почему? Может, потому, что устают от бесконечных заданий, назиданий, окриков, от всей этой воспитательной работы, в которой так резко разделены — они и мы, дети и взрослые… А еще известно, что левое и правое полушарии нашего мозга занимаются совсем разными делами: у левого — науки, у правого — эмоции, музыка, пластика, любовь, наконец… Но левое трудится куда больше правого. Просто без отдыха. Разве это справедливо? Отчего бы им не работать в более тесном взаимодействии, не обрести подлинную гармонию? Прямо бы лозунг такой вывесить в вестибюле, вместо разных призывов: «Объединим работу полушарий!..»

Не только перед взрослыми пыталась исповедоваться Екатерина Павловна, но и перед своими учениками тоже. Это бывала взаимная исповедь, взаимный откровенный разговор — чаще всего во время туристических походов, которые она так любила. Чуть не каждое воскресенье собирает желающих, и с рюкзаком за спиной, из которого свешиваются уши рыжей спаниелицы Тины, на электричку и в лес. Там, под защитой молчаливых деревьев, языки у ребят по-настоящему развязывались…

— …Разве сразу поймешь, как нас учат? Сначала думаешь, что все это надо. А немного подрастешь, соображаешь: половина ни к чему… Ну, ладно, не половина, а уж одна треть — точно…

— Я после, как разобралась, куда хуже учиться стала. Потому я больше всего историей интересуюсь, но ее мало и в учебниках неинтересно. А, например, химия мне совсем не нужна. Зачем же я стану долбить лишнее?.. Вон Игорь говорит, у англичан в школе в старших классах по два-три предмета всего. На выбор…

— Проект реформы велели всем зубрить, помните? Словно от этого что изменится. Как было, так и есть…

— Я хотел после восьмого в ПТУ пойти. А родители так перепугались, как будто на войну собрался. К матери неотложку вызывали… Наверно, есть в них что-то плохое, если родители так боятся. Не во всех, конечно, не в показательных, куда делегации водят, а в большинстве… Мать кричала про пьяных мастеров, и что мат на каждом шагу, и заработанные деньги отбирают. Припискам учат… Может так быть?

— На себе проверить надо.

— Лучше не проверять…

— Ну и на слово тоже не всегда можно верить…

— Это уж точно!..

— Вот вас водили на кондитерскую фабрику, — говорит Екатерина Павловна. — Помните? Вас волнует продукция, которую там производят?

— Еще бы! Один запах какой…

— А если б они производили, скажем, полоски бумаги со словами: «Надо учиться хорошо», или там… «Терпенье и труд все перетрут»? Вас бы интересовала их продукция?.. Я думаю иногда, мы в школе производим похожие полоски бумаги. Мы — учителя… Вбиваем в голову прописные истины — от сих и до сих, страница такая-то по учебнику. И ученик без удовольствия выучивает, чтобы потом с удовольствием забыть… Ну, ну, понимаю, бывают исключения. Но они только подчеркивают правило… Знаете, я мечтаю о школе, где мы будем вместе. Единомышленники… Понимаете? Вместе заниматься тем, что нас всех интересует, не обманывая себя и других, и не потому, что это нужно, чтобы куда-то поступить или перед кем-то отчитаться, а потому, что этого требует наша душа, наши левое и правое полушария… И что мы станем говорить правду не только о том, чему равняется дважды два и какова формула серной кислоты, но и обо всем остальном. Лев Толстой говорил, ему совестно рассказывать о победе над Наполеоном, не описав наших неудач, нашего срама. И мы должны стать наконец совестливыми, когда говорим о прошлом. Или о настоящем… Иначе будем похожи на те полупервобытные племена, которые выкинули из своего языка такие нехорошие слова, как «засуха», «буря», «болезнь», «смерть»… Или на японцев, которые вымарали из учебников истории всякое упоминание о своем нападении на Китай, о страшной резне в городе Нанкине…

Игорь смотрит на Екатерину Павловну, на ее раскрасневшиеся щеки, видит большие серые доверчивые глаза, родинку справа, над верхней губой, и ему приходит в голову совершенно невозможная мысль, что будь она помоложе всего лет на десять… нет, на двенадцать… он бы, наверное… нет, обязательно, полюбил бы ее. Не за какую-нибудь там красоту, а вот за это… за честность, за такой открытый умный взгляд… ну и за улыбку… «Катерина»… Красиво как звучит…