Юрий Хазанов - Укол рапиры

Но здесь, на скамейке Грин-Парка, воображение у него разыгралось, и, глядя на забитую разноцветными, разномастными машинами Пикадилли, он представил, как плачущая от радости Катерина сжимает его в объятиях, целует… да, целует, вот сюда… и, глядя на него в упор своими большими серыми глазами, говорит, что никогда не забудет его благодеяния, и как он «вступил» их всех в Додо-клуб, и что теперь он будет почетным членом этого клуба, и все они станут носить на груди рядом со значком клуба его, Игоря Векшина, портрет…

Игорь тряхнул головой, громко рассмеялся и вскочил со скамейки. Проходившая рядом женщина не обратила на него никакого внимания: у англичан не принято удивляться, тем более возмущаться чьим-то поведением — качать головой, делать замечания, крутить пальцем у виска. Не нравится — отвернись, уйди. Игорь вспомнил сценку на Трафальгарской площади: мальчик лет пяти увидел наполовину обритого, с гребешком ярко-красных волос, размалеванного «панка» и крикнул матери: «Ой, гляди, какой страшный!» А мать ему очень строго: «Не смей так говорить, Энди, это его личное дело. Запомни…»

Из печати

«Что поразило вначале, к чему долго не могли привыкнуть, — это отношение англичан к детям. Удивляться мы начали еще на пути в Англию, в вагоне поезда. По проходу почти весь день бегал (и падал) без всякого присмотра босой полуголый мальчонка лет двух. Когда он забежал к нам в купе и мы познакомились, оказалось, что он вовсе девочка. Мы разыскали ее мать: невозмутимую молодую особу высокого роста — она сидела у себя в купе и читала толстенную книгу. Была она, конечно, англичанкой. Выдержка не изменила ей и на пароходе (их здесь называют «паромом»), когда мы плыли из Голландии в Англию: девочка носилась по всему лайнеру, выбегала даже на палубу, и члены команды по очереди приводили ее к матери, а та беседовала с нами о жизни или продолжала читать «Братьев Карамазовых».

И на суше спокойствие по отношению к детям не покидает англичан. Малыши могут падать, ушибаться, заливаться ревом, брызгаться водой из грязной лужи, драться, лазить на деревья (для гулянья их одевают во все старое или недорогое) — матери невозмутимо беседуют друг с другом, вяжут, читают… Ребенку, как и всем, нужна свобода…»

Итак, Игорь поднялся со скамьи и вышел из сквера. Собственно, завернул он сюда просто так, потому что было время, а теперь нужно идти обратно, к маленькой площади Пикадилли-Серкус, признанному центру западной части Лондона. Там на ступенях, под крылатой фигурой бога любви условились они встретиться с Женькой.

Познакомился он с ней совсем недавно, тоже на площади, но раз в двадцать большей, чем та, над которой раскинул крылышки Амур, — на Трафальгарской площади.

Игорь зашел тогда в Национальную галерею — не потому, что уж так потянуло к старым мастерам, — просто хотелось ни о чем не думать, только смотреть…

Первый зал… итальянская религиозная живопись XV века — плоскостная, примитивная. Но ведь были в это время и Рафаэль, и Леонардо… Где-то он слышал слова о том, что искусство во времени не развивается. Спады, подъемы — да, но нельзя ведь сказать, что Ван Гог, например, лучше Рафаэля. А если взять скульптуру еще до нашей эры… Игорь медленно шел по залам, не очень внимательно оглядывал картины.

На большом полотне Учелло (Игорь специально подошел поближе, посмотрел имя художника) один из молодых воинов — ну прямо копия Милы! Такие же темные прямые волосы, широкие брови, удлиненные глаза в пол-лица…

Он вышел из Галереи, повернул налево, перешел улицу перед носом у замершей возле светофора лавины на колесах. Возле посольства Южной Африки, как всегда, стояли пикеты молодежи — с листовками и лозунгами против апартеида, с огромным полотнищем, на котором написано, что «этот пикет постоянный, вечный — пока существует расизм». У дверей посольства невозмутимо прохаживались два полицейских.

— …Пожалуйста! — Рыжая девушка протягивала Игорю листовку. В другой руке у нее была палка с большим деревянным щитом.

— Спасибо, — машинально сказал он и зачем-то спросил, кивая на щит: — Не тяжело?

— Подержи, если хочешь, — улыбнулась девушка. — Откуда приехал?

— Из Москвы.

— О, я там была этой зимой. Когда возили школьников… Большой театр, Кремль… Загорск. Правильно?

— Точно, — сказал Игорь. — Долго были?

— Десять дней. Очень мало… И такой мороз! Наверно, ноль градусов!

— Какой же это мороз!

— Ой, я же говорю по Фаренгейту! А по Цельсию почти минус двадцать.

— Тогда другое дело, конечно, — вежливо заметил Игорь.

— Слушай, меня сейчас сменят. Хочешь, погуляем по Лондону? Ты его хорошо знаешь? Можно пойти в Гайд-Парк. Там сейчас красиво. Или по Уайт-холлу, к Парламенту. Показать?

— Спасибо, — сказал Игорь. Он не стал огорчать эту рыженькую, со вздернутым носом (наверняка ирландка) признанием, что знает Гайд-Парк не хуже, чем Парк Горького, и что в центре Лондона тоже свободно ориентируется. — Давай пройдемся. Спасибо, — повторил он.

Нигде он так часто не произносил это короткое слово «спасибо» — «сенкью», как в Англии. Потому что ведь не только дурной пример заразителен, но и хороший. А слово «сенкью» тут носится в воздухе, вместе с выхлопными газами, и так же сильна его концентрация. И пусть в это слово не вкладывают глубокого чувства, пускай произносят автоматически, но как же это приятно, черт возьми! — когда и тебя все время благодарят, и ты делаешь то же самое. (Купил что-то — «спасибо», не купил из-за того, что дорого или не нравится, — все равно «спасибо», залил в бак горючее — «спасибо»; пропустил машину на правый поворот или позволил втиснуться в немыслимо уплотненный ряд — водитель поднимает руку, что тоже значит «спасибо»… И конечно, ответные «пожалуйста», «не стоит благодарности»…)

Имя рыжей девушки было Джейн.

— А как это по-русски? — спросила она.

— Женька, — не задумываясь, ответил Игорь.

Он так и стал называть ее — «Женька», а она его — «Игор».

Они много колесили по городу, чуть не каждый день: у Джейн каникулы тоже до сентября; она, правда, подрабатывала продавщицей в огромном магазине «Маркс и Спенсер», но всего два раза в неделю. Прогулки были по большей части пешие, потому что автобусом или метро — слишком дорого: вдвоем, из конца в конец и обратно — на эти деньги свитер можно или кроссовки купить. Да и пешком — интересней. Хотя со второго этажа автобуса тоже неплохо глядеть на улицы: приходит ощущение, которое можно точно определить словом «свысока».

Они бродили по самой, пожалуй, торговой Оксфорд-стрит, по заполненной огромными книжными магазинами Черинг-кросс роуд, забредали на улицу богачей — Парк Лейн, в узкие замусоренные улочки Сохо; они добрались до Бейкер-стрит, где проживали в прошлом веке Шерлок Холмс с доктором Уотсоном и откуда рукой подать до зоопарка, но туда Игорь не пошел, хотя Джейн звала — прельщала жирафами и гориллой: не хотел он лишнего напоминания о КЮБЗе, о Миле…