Юрий Хазанов - Укол рапиры

— Катерина Павловна, — говорит Игорь, — а правда, будто ученые считают, что у собак и у кошек такое биополе, что в доме их держать полезно для человека?

— Правда, — отвечает Екатерина Павловна. — Только я держу не из-за этого… Тина, пойди сюда!

И она погладила шелковистое ухо Тины.

Из печати

«…Да, мы хотим открыть школу на кооперативных началах. Будем обучать старшеклассников по индивидуальным программам. Зачем это? Затем, чтобы помочь рождению новых Ньютонов, Ландау, Эйнштейнов… Скажете, это будет элитарная школа, исключительная… А талант разве не исключительность?

В средней школе ко всем предъявляют одни, средние, требования и от всех хотят одного — хороших отметок, а это неправильно. Мы собираемся предложить новый школьный курс и несколько факультативов: пусть их выбирает сам ученик.

Что насчет общественно полезного труда? Ну, ведь это не обязательно ручной или машинный. Ученики могли бы вести уроки в младших классах, читать лекции от общества «Знание», переводить техническую литературу, работать в музеях, в архивах, помогать инвалидам, престарелым…

У нас не будет директора, завучей, специальных воспитателей. Будет общий совет — учителей, школьников, родителей.

Не боимся ли за дисциплину? Нисколько. Ведь если всем интересно, кто будет «бузить», как наши отцы говорили? Ну а коли кто-то в самом деле не захочет учиться, упрашивать и тянуть, как сейчас в школе, не станем. И натягивать отметки тоже. Скатертью дорожка!

Ничего страшного, если у нас в стране будут малограмотные и даже безграмотные — это лучше, чем фиктивное всеобщее среднее образование, когда окончившие школу или институт в слове «здравствуй» делают не меньше трех ошибок и пребывают в твердой уверенности, что «Гондурас» это не страна, а фирма вроде «Адидаса». Почему-то в Соединенных Штатах, по их же сведениям, довольно много неграмотных, но это не мешает государству занимать совсем неплохое место в мире по уровню жизни и техники.

Главный наш девиз будет — не «должен», а «можешь». А по-настоящему захочешь — сможешь еще лучше…

Школы должны быть самые разные — на разные потребности, способности, вкусы. Как товары в нормальных магазинах. В этом залог их жизнеспособности…»

Мила Черных росла счастливой. Ее любили и носили на руках, даже когда она подросла настолько, что физически это стало невозможно. Особенно отец — высокий, громкоголосый, с курчавыми волосами и редкими зубами; он многое любил в жизни: хорошо поесть, отменно принять друзей, громко повеселиться, послушать эстрадную музыку, побегать с пуделем Кентом, поиграть с котом Барсиком. Он даже без неудовольствия сутками лежал под своим «Москвичом» или возил дальних родственников по магазинам и на дачу — во всяком случае, вслух своей досады не выражал. Но больше всего Дмитрий Антонович любил книги. Он не относился к тем собирателям, которые коллекционируют их, как марки или, скажем, прялки — за красоту, форму, расцветку, оригинальность. Хотя не бросил бы камень и в таких людей. Что плохого, если книга им нравится в первую очередь как предмет и они склонны просто любоваться ею. Посмотрят, посмотрят, а там возьмут и прочтут… Не случайно ведь ее старались всегда сделать привлекательной — с тиснением, с золотым обрезом, с красивыми буквами и картинкой на переплете и на титуле. И не вина коллекционера, если книга стала дефицитом и ее не купишь ни для чтения, ни для того, чтобы порадовать глаз. А если и достанешь — повезет! — то большей частью плохо сброшюрованную, страницы разлезаются, иллюстрации тусклые, переплет перекошен, сморщен, помят…

Дмитрий Антонович по-настоящему любил книги. Как живых; как животных. Именно потому он особенно переживал, что их не хватает. И как не хватает! Причем любых: научных, приключенческих, классики. А детективы возьмите! Сколько есть хороших иностранных, ему рассказывали, но пока переведут, пока издадут — дуба дать можно. То у них бумаги нет, то автор там, у себя в Трамтамтании, сказал что-то не то, то он слишком выражает сущность своего класса, а чьего же он должен выражать?! В общем, деятельная книголюбивая душа Дмитрия Антоновича не могла смириться с таким положением. И что же он придумал? А вот что: предложил одному-другому приятелю, знавшему иностранные языки, перевести что-нибудь интересное из книг, которые ходят по рукам или продаются у букиниста. Так — для себя, для знакомых… Идея понравилась. Переводы, правда, были скороспелые, неквалифицированные, но приятели с удовольствием тратили время: читали, отбирали, переводили, печатали на машинке, даже иногда переплеты красивые делали.

На беду в это вмешались люди со стороны: устроили целое предприятие, печатали экземпляры в большом количестве, стали брать плату за чтение; запахло крупными деньгами. Случилось то, что всегда бывает при дефиците и чего можно избежать только одним способом: избавиться от дефицита. Но, как видно, это весьма сложно, а временами почти немыслимо, и потому принимаются другие, более простые меры: насильственные.

Однажды в дверь к Дмитрию Антоновичу позвонили. Это было после шести вечера, он уже пришел с работы, и Милина мать была дома, и Кент с Барсиком — все. Собирались обедать — мать терла морковь, Мила нарезала капусту для салата, кот извивался возле их ног, собака сидела, склонив голову набок, вид у нее был несколько иронический, словно хотела сказать: «Посмотрим, чем вы сегодня накормите… Только не морковь!»

Дмитрий Антонович открыл дверь, вошли два незнакомых молодых человека, поздоровались.

— С агитпункта? — спросил Дмитрий Антонович.

— Не угадали. Следователь Костюшкин. Хотим познакомиться с вашей библиотекой.

— Почитать, что ли? — попытался пошутить Дмитрий Антонович.

— Может, и почитать. Там увидим…

И в голову не пришло Дмитрию Антоновичу спросить, есть ли разрешение на обыск или как это называется… Ордер, кажется? И имеют ли они вообще право входить вот так в квартиру — без предупреждения, без предъявления обвинения. В любое время. Но, судя по их поведению, право они имели и знали, чего хотят.

Следователь бегло осмотрел шкафы и полки, небрежно спросил:

— И как это вы все достаете? Столько книг!

— По знакомству больше.

— И, конечно, по номиналу?

— Нет, переплачиваю.

— Откуда же деньги берете, если не секрет?

— Не секрет. Сам книги продаю. Обмениваю.

— Тоже не по продажной цене?

— Тоже. А где вы купите? В магазине?

— Это не оправдывает спекуляцию.

— Какая же это спекуляция? Так, инициатива, — опять попытался пошутить Дмитрий Антонович.

Он, конечно, давно понимал, что делает не совсем то, что разрешено законом, что задумал сначала: и с людьми посторонними стакнулся, и от немалых денег не отказывался. Правда, тратил их опять же на книги, но кто поверит, кому докажешь? И разве это служит оправданием?.. Но все равно, видя как бы со стороны свои грехи, он не мог до конца проникнуться ими, ощутить их: ведь книги, они — для ума, для чтения, не джинсы какие-нибудь, не белый спальный гарнитур… Хотя другие скажут, что одеваться и спать тоже людям надо… Как тут быть? Эх…