Юрий Аракчеев - Пирамида

Иллюзия! Вредная иллюзия… Сколько людей пострадало из-за нее, сколько разрушено судеб. Нет более высокого суда, чем суд сердца твоего, твоей совести, искать Верховный суд где-то вне — прискорбнейшая ошибка. Взваливать на плечи других то, что можешь решить только ты сам, — вот он, вечный соблазн, источник горестей и страданий. Хотя, конечно, так нужна всем нам порой защита.

Член Верховного суда, секретарь партийной организации Верховного суда, Иван Максимович Алмазов, конечно же, оказался вполне обычным человеком, одетым в обыкновенный костюм — на улице, в толпе и не выделишь такого. Пристально, с особенным интересом смотрел я на него, не только члена Верховного суда, но и секретаря парторганизации! — и как ни старался, ничего особенного не мог разглядеть. Да ведь и естественно же это.

Иван Максимович сказал, что помнит в общих чертах «Дело Клименкина», что оно было оценочное, что на пленуме он голосовал за отмену последнего приговора. Зампред Верхсуда Баринов вернется из Барвихи в скором времени, тогда и можно будет с ним встретиться, предварительно, разумеется, позвонив и договорившись о дне. С Сорокиным тоже. Разумеется, лучше встретиться с ним после Баринова.

И все. Разговор наш, таким образом, был короток.

Ничего особенно выдающегося я так и не заметил в Алмазове за все время нашего разговора — он был вежлив, корректен, сдержан и только, — но все это-то как раз и не удивляло. Если бы все мы поняли наконец простую, казалось бы, истину: смотри прямо, трезво, честно, в себе прежде всего ищи источник бед своих, неудач, несуразностей, не жди могучего благодетеля, не сотвори себе кумира, не обольщайся. Не от многократных ли нарушений именно этой заповеди так страдала и до сих пор страдает моя Родина, думал я с горечью.

С тех пор прошло около месяца, и в декабре мы встретились наконец с самим Бариновым.

Заместитель Председателя Верховного суда СССР тоже, конечно, ничем особенно от других смертных не отличался. Невысокий, опрятный, внимательный человек встретил меня вежливо, вспомнил о «Деле Клименкина», сказал, что тогда еще, при первом пересмотре, подумал о том, что необходимо поставить себя на место обвиняемого — только так можно действительно разобраться, нащупать истину. У него привычка такая — дела, подлежащие пересмотру, давать разным людям, независимо друг от друга, чтобы максимально исключить возможность ошибки. Потому он в конце концов и пригласил Сорокина, члена Военной коллегии, человека со стороны.

Я внимательно вглядывался в лицо Сергея Григорьевича, пытаясь определить, что же он все-таки за человек. Лицо казалось очень обычным, простым, и была в нем только одна, пожалуй, характерная деталь: капризно оттопыренная нижняя губа. Ну и что из этого? Вообще же произвел он на меня впечатление человека уставшего, но вполне объективного и доброжелательного.

А в «Деле Клименкина» Сергей Григорьевич Баринов сыграл несомненно положительную роль. Он вообще один из самых положительных героев этой истории, а его обращение к Сорокину вопреки субординации (ведь Сорокин — член Военной коллегии, а «Дело Клименкина» — гражданское…) — акт неординарный, и направлен он был на поиск истины.

— В нашем деле самое главное — объективность, — приблизительно так говорил Баринов. — Я видел, что там много напутано, а главное — надо всеми довлело представление о неприглядной личности обвиняемого. Поэтому я и пригласил «человека со стороны». Мы иногда делаем так, в особо запутанных случаях. Поговорите с Сорокиным, он должен все хорошо помнить. И просьба: когда напишете материал, покажите его нам…

Он позвонил Сорокину тут же, при мне, и дал ему распоряжение меня принять.

Роль Сорокина в деле особенно важна. Если попытаться как-то охарактеризовать его заочно, то можно, наверное, сказать так: компетентный человек. Что-то объединяло для меня Сорокина с Вознесенским. Это как раз то, чего всегда так не хватает нам. Не разговоры о делах, не благие пожелания, а именно дело, конкретное добро. Никто не обязан быть святым, мессией, каким-то особенным филантропом и так далее. Но дело свое каждый обязан делать хорошо.

В разговоре по телефону Сорокин тоже понравился мне — своим живым, бодрым и в то же время мягким, интеллигентным голосом. Он выразил готовность к немедленной встрече, мы встретились, и впечатление подкрепилось, так сказать, визуально.

Полноватый, в очках, интеллигентный и мягкий, Сорокин был не похож на судью. Хотя — как он мне сказал — ему приходилось выступать неоднократно в роли судьи первой инстанции, да еще и по военным делам, а это, конечно же, требует решительности и твердости. Мы говорили не только о «Деле Клименкина», но и о литературе. Сорокина заинтересовала моя книга, он попросил почитать. Оказалось, он много читает и вообще в курсе культурной жизни. «Всякая власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно», — вспомнил он известное изречение, когда я задал ему прямой вопрос: что двигало теми, кто мешал торжеству справедливости.

Любопытно было узнать его мнение об участниках процесса, которое создалось из знакомства только лишь с документами.

— Что вы думаете о Каспарове? — спросил я.

— Интересная фигура, — сказал Сорокин, подумав. — Правда, если честно, то мне не совсем понятно, что двигало этим человеком. Его высокие слова о справедливости — это, конечно, хорошо, но… Не было ли у него немножко сведения счетов с тамошней милицией? В деле он, несомненно, сыграл роль положительную, но раз уж вы хотите писать повесть, то подумайте и об этой стороне. Вам виднее, конечно, вы с ним встречались. Но личность Каспарова интересная, с этим я согласен.

Мы прошли в канцелярию, и Сорокин затребовал папку надзорной инстанции, где содержались все документы, которые относились к «Делу Клименкина». Можно представить, с каким интересом я рассматривал все, что там было. Кое-что удалось выписать. Именно тут я еще раз убедился в том, что в Верховном суде Союза работают такие же люди, как и везде, то есть со всеми человеческими слабостями. Сорокин показал мне заключения двух консультантов, на которых основывался отрицательный ответ А. Ф. Горкина в «ЛГ». Затребовав из Туркмении все дело, которое после третьего процесса и приговора содержалось в шести томах, они тоже, по-видимому, прочитали только два — первый и шестой, ибо все их ссылки были только на два этих тома. Сорокин деликатно указал мне на это, объяснив, что отсюда он и понял необходимость сооружать «простыню».

— Но почему же так? — наивно спросил я. — Почему так поверхностно они отнеслись к делу?

Сорокин молча пожал плечами. А потом сказал:

— Бывает. Дел ведь много, работа у них тоже нелегкая.