Сахиб Джамал - Темнокожий мальчик в поисках счастья

— Пушки стреляют! Товарищи, видимо, все началось! В городе, кажется, пахнет восстанием! Восстание!

Часовой, заметив Сантоса, крикнул снизу:

— Уйди от окна, стрелять буду!

Сантосу пришлось спрыгнуть. В прямоугольнике окна виднелось небо. Сначала багрово-красное от поднимавшегося солнца, оно посветлело, стало чистым и синим, как после весеннего дождя. Мухтар не выдержал, он взобрался на нары, ухватившись за решетку, подтянулся к ней и вдруг увидел корабль. На мачте его реял красный флаг. Корабль, видимо, шел откуда-то издалека, а когда он повернулся носом к берегу, за ним показались силуэты еще нескольких кораблей.

— Смотрите, смотрите, корабли с красными флагами! — вскрикнул Мухтар. — Революция! Революция!

Тесня друг друга, все вскочили на нары, каждому хотелось своими глазами увидеть корабли с красными флагами. Действительно, несколько кораблей под красными флагами стремительно бороздили береговые воды. Дула их пушек были направлены на город. Узники бросились к двери и начали барабанить в нее кулаками. Застучали и в соседних камерах. Послышались громкие голоса, зашумела, залихорадила вся тюрьма. И в этом шуме Сантос крикнул:

— Споем «Интернационал»! — и первый запел.

Сидящие в камере вмиг поддержали его. Мухтар услышал эту мелодию вновь.

Дирижируя, Сантос пел на родном греческом языке. Мухтар решил, что мелодия и слова принадлежат ему. Он завороженно смотрел на него и думал: «Какое счастье сочинять музыку!»

Грозно гудела Баиловская тюрьма. Заключенные снова и снова подхватывали «Интернационал». Вырываясь из-под каменных сводов, гимн летел на волю.

Когда кончили петь, Мухтар подошел к Сантосу и так любовно, тепло посмотрел на грека, что тот смутился.

— Спасибо вам, товарищ Сантос. Очень спасибо. Хорошую музыку вы сочинили, — сказал Мухтар. — Просто душу волнует… И замечательные слова подобрали… Это про рабов сочинили?

Умиленный порывом арабского юноши, Сантос схватил его за плечи и, ласково тряся, сказал:

— Мой дорогой, я не гений, чтобы сочинять такие гимны. Музыку создал рабочий — французский композитор Пьер Дегейтер, а слова — поэта Эжена Потье. Он тоже француз. Этот гимн впервые был спет семьдесят два года назад, в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году.

Мухтар даже немножко жалел, что ошибся. Уж очень по душе пришелся ему Сантос.

Помолчав минуту, Сантос, со сверкающими глазами, обернувшись к товарищам, крикнул:

— Тихо! Тихо!.. Слышите?.. Слышите?..

Все умолкли. Ветер с воли доносил едва уловимые звуки песни: «Вставай, поднимайся, рабочий народ, иди на врага, люд голодный…»

— Революция!.. Революция!.. Свобода!.. — возбужденно восклицал Сантос.

Вся камера пришла в движение. Громко и радостно повторялись слова: «Революция! Свобода!», «Да здравствует Красная Армия!», «Сто лет жизни товарищу Ленину!»

А шум за окном камеры все нарастал, звук революционных песен сливался с криками «ура!».

Потом чем-то тяжелым застучали в массивные ворота, раздались выстрелы. Стук повторился, и шум приблизился к камере.

В полдень 28 апреля 1920 года двери камер Баиловской тюрьмы распахнулись. Заключенные выбегали в узкие полутемные коридоры, оттуда на тюремный двор, в радостном волнении заключали друг друга в объятия.

А на улице, за тюремными воротами, их ждала многотысячная толпа, вышедшая встречать своих братьев, мужей, отцов и товарищей.

Алели под солнцем лозунги и знамена, благоухали весенние цветы. Народ на улицах ликовал. Пели песни, танцевали.

Мухтар вышел из ворот вместе с Джангиром, Гладышевым и Сантосом. Он растерянно оглядывался, стараясь увидеть в толпе хоть одно знакомое лицо.

Вдруг кто-то сзади обнял Мухтара. Он стремительно оглянулся. Перед ним были Акпер с Сергеем. Мухтар с радостным криком бросился их целовать.

— Мой дорогой, вот видишь, ты и здесь в тюрьму угодил, — рассмеялся Сергей.

Мухтар нахмурил брови.

— Ничего, мужчине надо все пережить, — вмешался в разговор Сантос. — Это его первая школа борьбы. Здесь он видел хороших людей, думаю, понял, к чему надо в жизни стремиться.

Сергей обнял друга за плечи:

— Потом будем философствовать, а сейчас пошли скорей, ребята ждут нас, а Сулейман особенно волнуется. Надо торопиться!

Мухтар обернулся к товарищам по тюремной камере. Те кивали ему головой.

— Иди, иди, Мухтар, — пожимая руку, сказал Джангир. — Теперь мы скоро увидимся.

Сергей, Акпер и Мухтар протиснулись сквозь толпу.

— Может, заглянем домой к тете Евдокии? — сказал Мухтар. — Ведь их дом совсем недалеко.

— Никого ты там сейчас не застанешь, разве в такой день они будут сидеть дома! Все ушли на вокзал встречать Красную Армию.

— Ну что ж, тогда бежим, — согласился Мухтар. — Но вначале пойдемте со мной в одно место, к зданию парламента Исмаили. Я там спрятал одну драгоценность.

— Какую еще драгоценность? — удивился Акпер.

— Там и покажу…

Хотя времени было совсем мало, решили не огорчать Мухтара.

Мухтар в волнении нашел свой пакетик, развернул его, достал оттуда выцветший, измятый портрет Ильича и молча показал.

Сергей крепко пожал парню руку.

— Давно он у тебя? — спросил Акпер.

— Давно, с самой Индии. Скоро будет два года. А теперь бежим, куда вы хотите!

Мухтар не узнавал город. Все спешили к железнодорожному вокзалу. Над многими зданиями реяли красные флаги. У тысяч людей алели на груди красные бантики. Такой же бантик был приколот на груди у Акпера.

— Где мне взять такой бантик? — спросил Мухтар.

Акпер отколол свой бантик и прикрепил его к куртке Мухтара.

Вот и привокзальная площадь. Здесь полно народу. С огромным трудом протиснулись они к узким перилам высокого моста, перекинутого через железнодорожные пути. Они с трудом добрались вверх. Мухтар посмотрел вниз и застыл от восторга. Под самым мостом стояла серая стальная громада бронепоезда, из круглых башен которого высовывались жерла орудий. На башнях были нарисованы ярко-красные пятиугольные звезды. Вокруг бурлило людское море, звучала тысячеголосая песня:

Перед глазами Мухтара встал Карачи, весь пройденный путь.

— Вот она, наша революция! За советскую власть! — воскликнул Акпер. — За власть без буржуазии, помещиков и фабрикантов, за власть трудящихся! Понимаешь, Мухтар?!

Мухтар был так взволнован, что в ответ лишь молча кивал головой. Горло ему сдавил комок, а длинные ресницы влажно заблестели.

— Что с тобой?

Мухтар быстрым движением вытер глаза.

— Дождусь ли я и в Багдаде такого дня? — тихо сказал он.