Сахиб Джамал - Темнокожий мальчик в поисках счастья

Но Зейнаб даже не прикоснулась к еде. «Пить, пить, пить!» — без конца просила она.

Зейнаб с каждым часом становилось все хуже, она тяжело дышала, ей не хватало воздуха, она слабела. Временами она смотрела на Мухтара помутневшим взглядом, будто уже не узнавая его.

На следующее утро Расул-ата опять навестил Зейнаб.

Девушка была в забытьи. Губы ее потрескались от жара.

«А не воспаление ли легких у нее? — подумал Расул-ата. — В этой дыре можно и умереть! Вокруг на сотни верст ни лекаря, ни аптекаря!» Ничего не сказав, он ушел в село и вскоре прислал женщин. Они принесли настой льняного семени, который, по их убеждению, снижал температуру.

Но Зейнаб не помогло и это лекарство. Мухтар, стараясь развеселить ее, тихо пел ей песни и рассказывал смешные истории. Но слова не могут заменить врача, излечить раны, превратиться в лекарство!

Наутро третьего дня Зейнаб стало казаться, что ее сжигает какой-то внутренний огонь. Ей было особенно тяжело в этот день. Протянув Мухтару тонкую смуглую руку, она с глубокой печалью сказала:

— Сядь поближе ко мне, так, чтобы я могла видеть твое лицо и глаза, дотронуться до твоей руки!

Мухтар сел у ее изголовья.

— Мой хороший, — еле слышно произнесла она, — мой храбрый, мой славный друг…

Положив свою руку на руку Мухтара, Зейнаб долго смотрела на него. Они оба молчали. Вдруг Зейнаб спросила:

— Мухтар, ты помнишь свою мать? Помнишь, как она тебя ласкала? Как целовала?

— Да, помню! — ответил Мухтар. — Я все помню! Она очень любила меня, хотя я ее часто огорчал. Но все же больше жалела, чем бранила… Мама хорошо пела, но песни ее были печальны. От нее и я научился петь. Я как сейчас слышу ее голос. О, дорогая моя мамочка! Она всегда со мной.

Образ матери отчетливо представился мальчику, и он обрисовал ее Зейнаб.

— Вот ее длинные косы, я глажу их, чувствую, как ее теплая рука ложится на мое плечо, я вижу ее красивые глаза, ее добрую улыбку. Ах, мама, мама! Родная, бесценная моя…

Мухтар умолк и, опустив голову, отвернулся, стараясь подавить подступившие к горлу рыдания. Зейнаб молчала. Она и сама с трудом удерживалась от слез.

— Лучше ты расскажи мне о своей маме, Зейнаб. Расскажи, какая она была, — ласково сказал Мухтар.

Зейнаб не ответила. Из-под длинных ресниц по ввалившимся щекам медленно покатились слезы. Мухтар взял ее руки и, крепко прижимая к своей щеке, нежно спросил:

— Тебе плохо, Зейнаб?

Зейнаб открыла глаза, с глубокой печалью посмотрела на него и заплакала.

— Что с тобой, Зейнаб?

— Ничего, — ответила она тихо и посмотрела на него глубоким скорбным взглядом. Неожиданно это измученное лицо осветила улыбка. — Ты был счастливее меня, Мухтар… — сказала она, приподнявшись. — Ты был со своей матерью, каждый день слышал ее голос, чувствовал тепло ее рук… Ты был счастливее меня… я тебе завидую. Я совсем не видела свою мать. Только по рассказам чужих людей я знаю, какая она была. Говорят, мне не было еще и года, когда она упала на розовых плантациях и больше не поднялась… — Голос Зейнаб задрожал. — Меня взяли чужие люди. Я росла, не видя материнской ласки. Меня никогда никто не прижимал к груди… никогда никто не целовал… меня только ругали и били…

Внезапно она умолкла и стала клониться к земле.

Мухтар не сразу понял, что произошло. Глотая слезы, он схватил ее за руку и стал ласково успокаивать:

— Зейнаб! Душа моя, солнце мое, успокойся! Зачем ты так волнуешься? Ведь и я рос без матери, вот и Акоп на наших глазах потерял мать. Успокойся, я верю, ты скоро поправишься, мы обязательно доберемся до России… Я не могу без боли смотреть на тебя… Поверь мне, скоро, очень скоро все будет хорошо!

Но Зейнаб его уже не слышала! Мухтар поднял ее голову. На застывшем лице, как бы лаская ее, играли солнечные зайчики.

— Зейнаб!.. Зейнаб?! — тормошил ее Мухтар.

Он осторожно опустил ее голову и убрал волосы со лба. Он дышал на ее холодные руки, целовал, прижимал к груди и все звал ее:

— Зейнаб! Зейнаб, сестра моя… душа моя… что с тобой? Почему ты молчишь?

И вдруг Мухтар понял — Зейнаб мертва. Ветер смерти сорвал едва распустившийся хрупкий цветок. Закрыл только что начатые страницы книги юной жизни…

Опустившись на колени, Мухтар поднял голову умершей и без конца осыпал ее бледные щеки, лоб, черные брови жаркими поцелуями, шепча сквозь слезы:

— Зейнаб, сестра моей души… зачем же ты покинула меня! С кем мне теперь идти дальше, кто будет делить со мной хлеб и слезы…

Короток был последний путь Зейнаб. Ее похоронили под одиноко стоявшей у самой дороги плакучей ивой, у той дороги, откуда она пришла. И когда добрые руки землепашцев завернули ее холодное тело в белый саван и опустили в могилу, старик Расул-ата обратился к односельчанам со словами:

— Слушайте меня все, мужчины, женщины и дети! Эта девушка пошла навстречу смерти, чтобы не жить в рабстве. И мы похоронили ее здесь, у самой дороги, как символ любви к жизни и свободе! Пусть каждый прохожий, кто бы он ни был — араб или турок, армянин или еврей, мусульманин или христианин, — знает, что здесь покоится девушка из сирийского города Хамы, что босиком прошла долгий путь навстречу правде и счастью… — Он взял горсточку земли и, поцеловав ее, первым бросил в могилу. — Дочь моя, Зейнаб, клянемся святостью твоих страданий, что никогда не забудем тебя, не допустим, чтобы твоя могила заросла бурьяном. Она будет вечно покрыта изумрудной зеленью и всегда будет напоминать о тебе, о твоей любви к жизни и свободе.

Мухтар опустился на колени, прижался щекой к земле, которая высоким бугром поднялась над его Зейнаб. Он не видел больше ее слез, не слышал ее раздирающих душу вздохов. Он плакал сам. Слезы лились на свежий холмик.

Мухтар сидел на кошме. Перед ним была расстелена пестрая скатерть. Маленькая керосиновая лампа едва освещала лица сидевших за ужином, но Расул-ата видел, что лицо мальчика почернело от горя. Мухтар почти не притронулся к еде. Расул-ата не приставал к нему с уговорами.

Семья сельского старосты была велика: семь сыновей да три дочери. Все они работали на полях помещика Сарвар-Хана, живущего в Тебризе.

Расул-ата на семейном совете решил оставить Мухтара у себя. «Пусть живет. Будет батрачить, сам заработает себе на кусок хлеба», — думал он.

За ужином стояла гнетущая тишина. Мухтар был погружен в свои мысли. Сердце его сжималось от боли, и он все спрашивал себя: «Неужели нельзя было ее спасти?!»

— Ешь, сынок, ешь, довольно слез, — промолвила жена Расула-ата.

Мухтар поднял на нее глаза и тихо сказал:

— Я отдал бы все, лишь бы она была жива, лишь бы была рядом…

Опять воцарилась тишина. Все, что он пережил вместе с Зейнаб, казалось ему сейчас сном. Но смерть ее была жестокой реальностью. Слезы душили мальчика, он изо всех сил старался подавить их.