Тони Моррисон - Возлюбленная [litres]

— Я проткну, — сказала Бэби Сагз. — Вот немного придешь в себя, и проткну.

Сэти позвенела сережками, доставив несказанное удовольствие дочке — Господи, неужели она уже ползала? — все тянувшейся к блестящим камешкам.

На Поляне Сэти отыскала тот старый большой камень, на котором молилась Бэби, мгновенно припомнив запах нагретой солнцем листвы, топот танцующих ног и веселые крики, от которых срывались на землю конские каштаны. Великое сердце Бэби Сагз принимало всю ответственность на себя, и люди чувствовали себя совершенно свободными.

Тогда Сэти прожила уже двадцать восемь дней своей свободной жизни — целый лунный месяц. С той минуты, когда ее дорогая малышка, улыбаясь, пустила свои чистые детские слюнки прямо ей в лицо, до ее первых месячных прошло ровно двадцать восемь дней. То были дни выздоровления, физического и душевного, и по-настоящему откровенных разговоров. То были дни знакомств: она узнала имена сорока или пятидесяти соседей и кое-что об их мнениях и привычках; узнала, какова была их прошлая жизнь и как они попали сюда; и теперь Сэти чувствовала, что все эти люди смеются и печалятся как бы с нею вместе, отчего и радость, и горе переносить гораздо легче. Один научил ее читать; другая — шить. И все понемногу учили ее тому, как это хорошо — просыпаться на заре и САМОЙ РЕШАТЬ, как лучше провести свой собственный день. Только это и помогло ей пережить ожидание Халле. Понемножку, полегоньку, и в доме номер 124, и на Поляне, окруженная другими людьми, Сэти начинала осознавать себя. Освободиться, убежав от хозяев — это одно, а понять, что ты можешь собой распоряжаться, — совсем другое.

И вот она сидела на камне Бэби Сагз, а Денвер и Бел смотрели на нее из-за деревьев. Никогда не придет тот день, думала она, когда Халле постучится в мою дверь. Не знать этого было тяжело; знать — еще тяжелее.

Только коснись меня, думала она. Только дай мне снова почувствовать твои пальцы там, на шее, сзади, и я постараюсь справиться даже с этим, выберусь и из этого тупика. Сэти опустила голову — и точно, вот и они, легкие, точно перышко птички, но знакомые, ласковые пальцы Бэби Сагз. Сэти постаралась еще расслабиться, чтобы им легче было делать свое дело — они казались такими слабыми, как у ребенка, и прикосновение их больше походило на поцелуй. Но и за это Сэти была благодарна Бэби Сагз, чья далекая любовь ничуть не уступала телесной близости, которую Сэти знала. Уже одного только желания Бэби помочь невестке в трудный час, не говоря о попытке облегчить ее боль, было довольно, чтобы настроение у Сэти исправилось и она решилась на следующий шаг: попросила о знаке, о совете — как ей справиться с жадностью своего разума, желавшего знать непереносимое, с чем дальше жить будет невозможно.

Она понимала, Поль Ди привнес в ее жизнь нечто такое, на что ей очень хотелось рассчитывать, но рассчитывать на это она боялась. Он успел рассказать ей кое-что новое о прошлом и оживить старые воспоминания, разрывавшие сердце. Пустое пространство в ее душе — там, где хранилось неведение о судьбе Халле, порой напоминавшее о себе обидой на то, что могло оказаться то ли его трусостью, то ли глупостью, то ли чудовищным невезением, — теперь заполнилось огромным горем; и кто знает, что еще ожидает ее впереди. В прошлом, когда дом номер 124 был жив, она могла разделить горе с друзьями, женщинами и мужчинами из соседних домов. Потом, очень долго, никого из друзей у нее не было — все они отказывались заходить в дом, где поселилось маленькое привидение, и она отвечала на это вызывающей гордостью человека, с которым поступают несправедливо. Но теперь у нее был кто-то, с кем можно разделить любое горе; и этот человек прогнал привидение сразу, как только вошел в дом, и с тех пор оно, слава Богу, больше не давало о себе знать. Но вместо старой боли он принес еще и новую, куда страшнее: лицо Халле, вымазанное маслом; железные удила у человека во рту и Бог его знает что еще, о чем он мог бы рассказать ей, если захочет.

Теперь невидимые пальцы куда смелее поглаживали ее шею, словно Бэби Сагз наконец собралась с силами. Она как будто уперлась большими пальцами Сэти в затылок, остальными массируя ей шею сзади и с боков все сильнее и сильнее; потом пальцы медленно стали продвигаться все ближе к ее горлу, совершая легкие круговые движения. Сэти, пожалуй, скорее удивилась, чем испугалась, когда обнаружила, что пальцы ее душат. По крайней мере, было очень похоже. Наконец пальцы Бэби Сагз так сжали ей горло, что стало невозможно дышать. Качнувшись вперед, она вцепилась в невидимые пальцы, пытаясь оторвать их от горла. Она уже била ногами по земле, когда к ней подбежала Денвер, а за ней Бел.

— Мам! Что с тобой, мам? — кричала Денвер. — Мамочка! — И она перевернула мать на спину.

Пальцы тут же оставили Сэти в покое, и ей пришлось несколько раз с трудом вдохнуть воздух, прежде чем она сумела различить склонившееся над ней лицо дочери, а за ней — темную фигуру Бел.

— Господи, что это с тобой было?

— Кто-то меня душил, — еле выговорила Сэти.

— Кто?

Сэти потерла шею и кряхтя села.

— Наверное, Бэби. Я попросила ее только шею мне растереть, как прежде, — она отлично это делала, — и все было хорошо, но потом ей, видно, надоело со мной возиться.

— Она никогда бы с тобой так не поступила, мам! Бабушка Бэби? Нет уж.

— Помоги-ка мне встать, и пойдем отсюда.

— Смотрите, — Бел показала на шею Сэти.

— Что? Что ты там видишь такое? — удивилась та.

— Синяки какие-то, — ответила Денвер.

— У меня на шее?

— Вот, — подтвердила Бел. — Вот и вот. — Она коснулась грязноватого на вид пятна у Сэти на горле, более темного, чем кожа. Пальцы у нее были очень холодными.

— Это же не поможет… — начала было Денвер, но Бел наклонилась и обеими руками стала разглаживать влажную, мягкую, как замша, и матово блестевшую, словно тафта, кожу Сэти.

Сэти застонала. Пальцы девушки были такими прохладными и умелыми. Стянутая в тугой клубок, потайная, несчастная жизнь Сэти словно чуточку подалась, смягчилась, и ей показалось, что лучик счастья, промелькнувший тогда в сцепленных руках теней на обочине дороги, когда они возвращались с карнавала, вспыхнул снова и не погаснет — если только ей удастся справиться с тем, что она узнала от Поля Ди, и тем, что он еще хранил при себе. Просто справиться. Не сломаться. Не падать и не рыдать всякий раз, как ненавистная картина возникнет, выплывет из небытия и предстанет перед нею в мельчайших подробностях. Нельзя позволить этому превратиться в безумие, как у приятельницы Бэби Сагз — той молодой женщины в чепчике, что все солила еду слезами. Или как у тетушки Филлис, которая даже спала с открытыми глазами. Или как у Джексон Тилл, которая спала вообще под кроватью. Сэти хотела одного: продолжать жить. Как до сих пор. Когда они с дочерью одни жили в доме, где бесчинствовал дух умершего ребенка и где ей, черт побери, все удавалось. Так почему же теперь, когда в доме вместо привидения живет Поль Ди, она чувствует, что вот-вот сломается? Чего она боится? Почему ей понадобилась Бэби? Самое плохое уже позади, верно? Пока в доме жил дух ее мертвой дочери, она все могла вынести, могла сделать все что угодно, принять любое решение. А теперь один лишь намек на то, что случилось с Халле, и она совсем растерялась, точно отставший от матери крольчонок.