Ольга Шумяцкая - ...И другие глупости

Он позвонил на следующий день. Мышка как раз разбила любимую чашку, заляпав кофе полкухни, и бежала из ванной с тряпкой. Мишенька был очень несвоевременный мальчик.

— Доброе утро, — сказал он. — Это Михаил. Может быть, вы меня помните? Мы вчера познакомились в театре. Вы уронили программку, а я поднял, а вы сказали: «Спасибо!», а я сказал: «Пожалуйста!», а потом сказал: «Может быть, вы выпьете со мной кофе?», а вы сказали: «Да, конечно», а я…

— Я помню, помню, — вклинилась Мышка. — Вы простите, Миша, мне надо бежать.

— Правда? Помните? — обрадовался Мишенька, как будто его можно было забыть. — А я вас еще до дому провожал, а вы сказали, что я могу вам позвонить. Я вам хотел сказать… вы знаете… я всю ночь не спал, о вас думал, а утром встал, почистил зубы, выпил чай, я всегда по утрам пью чай, «Липтон», да, еще зарядку сделал, я всегда делаю зарядку, с первого класса, а потом мама с работы позвонила и сказала: «Неужели ты еще спишь?», а я сказал: «Не сплю», потому что я уже не спал и собирался вам звонить. И вот звоню. А вы тоже не спите?

— Не сплю, — ответила Мышка.

— Вот видите, как хорошо, что я позвонил! Вы не спите. На работу собираетесь?

— Собираюсь, — соврала Мышка.

— Я вас встречу, можно? Вы где работаете? А я нигде не работаю. Я диплом пишу, а потом буду работать в…

— Я знаю, Миша. Вы вчера говорили.

— Ах, да, я забыл.

Мишенька был очень забывчивый мальчик.

На следующий день он позвонил снова.

— Угу, — мрачно буркнула Мышка, услышав в трубке его голос. И еще раз: — Угу.

На голове чесались бигуди. Тапки, похожие на двух свалявшихся мышей, волочились сзади. Яичница горела заживо. Кофе совершил последний рывок, выплюнулся из джезвы и расположился на плите нахальным сгустком вулканической лавы. Мишенька обрисовывал подробности своего утреннего туалета. Ну, мыло, там, мочалка, зубная паста, точная маркировка дезодоранта, и кран, знаете ли, капает…

— Угу, — повторила Мышка. — Ты мне еще расскажи, как ты чай в кружку засовываешь! — Она уже поняла, что просто так от Мишеньки не отделаться, и резко перешла на «ты».

— Ну, конечно. Обязательно, — ответил Мишенька. Он был очень вежливый мальчик.

Мышка швырнула трубку на диван, вывалила яичницу в ведро, сыпанула на плиту «Комет», плюнула, выпрыгнула из халата и поскакала в ванную, одной рукой вытягивая из волос бигуди, а другой натягивая брюки. Звонок застал ее на одной ноге. Она планировала немедленно бежать к Джигиту, уже неделю сидевшему в местном ЖЭКе после лекции о вреде курения и трескавшему водку с начальником. Ей было немножко не до Мишеньки.

— Я положил, — сказал Мишенька, перезвонив через пять минут.

— Что?

— Ну, чай. Ты же просила сообщить. Один пакетик. «Липтон». Еще ложку сахара.

— Спасибо за информацию. Все?

— Нет, не все.

— Что еще?

— Сейчас выпью чай, надену красный свитер… Или ты думаешь, черный лучше?

— Я ничего не думаю.

— Ну, хорошо, тогда красный. Да, ботинки. Надо ботинки почистить. Есть два гуталина — один черный, другой бесцветный. От черного блестит. А бесцветный просто грязь снимает.

— Миш, — сказала Мышка задушевно, — знаешь что?

— Что?

— Всего тебе хорошего.

Каждый день Мишенька дарил ей цветы. Он стоял возле подъезда в коротком клетчатом пальтеце с гвоздикой в руке. Гвоздика была завернута в целлофан, а снизу прихвачена кусочком газеты. Мишенька был очень аккуратный мальчик. Гвоздику он держал строго перпендикулярно земле, схватившись за нее двумя руками, как за соломинку. Гвоздики были махровые, с нежным белым оперением вокруг алой сердцевинки. Мишенька любил все пушистое. Он был очень нежный мальчик. Увидав Мышку, Мишенька делал шаг вперед, вытягивал лицо, округлял глаза и приоткрывал рот. Он совал гвоздику Мышке и смотрел на нее младенческими коровьими глазами, похожими на пенку топленого молока.

Где Мишенька проводил время, когда не торчал у Мышки на кухне, никто не знал. Похоже, что нигде. А на кухне он торчал чуть не каждый вечер.

— Здравствуйте! — сказал Мишенька, когда Мышка приволокла его на очередную нашу с ней встречу. — А я Мышин друг! Мы с ней дружим!

Он был очень общительный мальчик.

— Отвечай быстро — он тебе нужен? — спрашивали мы с Муркой.

— Не знаю, — мямлила Мышка.

— Господи, ну что тут знать! Нужен или нет — что трудного? Хорошо. Давай по-другому. Зачем он тебе нужен?

— Не знаю, — мямлила Мышка.

— Что он таскается каждый день со своими гвоздиками? Раз таскается, значит, ты поощряешь? Или нет?

— Не знаю, — мямлила Мышка.

— Что ты ничего не знаешь? Зачем он звонит по сто раз на дню? Тебе больше заняться нечем? Тебе очень интересно, чем он чистит зубы? Интересно?

— Не знаю, — мямлила Мышка.

— Диагноз ясен, — припечатывала Мурка. — Патологическая мягкотелость, отягощенная комплексом неполноценности. Ты его терпишь, потому что думаешь, что тебя больше никто не полюбит. Узнаю джигитскую школу!

Вся эта канитель продолжалась довольно долго. Джигит уже успел передислоцироваться в другую точку распития крепких спиртных напитков, а Мишенька все морочил Мышке голову. Пока не случилась эта история.

Телефон зазвонил в два часа ночи. Вернее, без пяти два. Мыша только приняла тазепам и пыталась уснуть — в тот день у нее произошло очередное решающее объяснение с Джигитом, который не хотел покидать гостеприимных стен ЖЭКа.

— Вышел из метро, — сообщал Мишенька. — Электричек нет. Иду домой по шпалам.

Мышка застонала и повалилась в кровать. Сон сделал ручкой и даже, кажется, шаркнул ножкой. Мышка выползла на кухню, поставила чайник и принялась переживать за Мишеньку. Она сидела у стола, дула на чай и представляла, как Мишенька идет по шпалам в свою то ли Балашиху, то ли Барвиху. Что-что, а страху Мышка умела на себя нагнать. На Мишеньке короткое клетчатое пальтецо. Ветер раздувает полы, забирается за шиворот, колючим шарфом обвивает шею. Почему-то казалось, что ветер обязательно должен забраться в уши и что теперь в ушах у Мишеньки всегда будет свистеть ветер. «В голове у него свистит!» Мишенька загребает снег носками ботинок, начищенных черным гуталином. Или бесцветным? Снег забивается в носки, носки мокнут и тяжелеют. Мишенька все медленней передвигает ногами, останавливается, падает на шпалы и смотрит в небо младенческими глазами, похожими на пенку топленого молока. «На кой черт он мне позвонил! Чтобы я тут с ума сходила?» Потом к Мишеньке подходит компания местных братков. Кепки набекрень, во рту — золотые фиксы. «Какие фиксы? Ты хоть раз видела фиксы? Кто их сейчас носит?» Братки снимают с Мишеньки часы, клетчатое пальтецо, американские джинсы, купленные на вьетнамской толкучке, и бьют ногами в бок. Мишенька плачет и закрывает младенческие глаза. «Он что себе думает? Что я всю ночь буду тут сидеть? На нервах моих решил поиграть? В страсти-мордасти?» Мышка плюхнула чашку в раковину и встала, чтобы идти в постель.