Феррейра Кастро - Сельва

— Может быть, лучше…

— Что, сеу Алберто?

— Дело в том, что… Да, возможно, тебе лучше бы, Фирмино, подождать, пока приедет сеу Жука.

— Почему?

— Чтобы не подводить сеньора Геррейро. Он ведь не виноват, как по-твоему? Но сеу Жука всегда будет считать, что, если бы он был здесь, ты не убежал бы. Не все ли равно, убежать сейчас или после его приезда? Ты хорошо все придумал, и это будет нетрудно…

Произнося последние слова, он уже раскаивался: возникшее перед ним видение лесной просеки в мертвой тишине, среди полного забвения — Тодос-ос-Сантос, место более страшное, чем преисподняя, ужасающее своим неизбывным одиночеством, заставило его раскаяться в том, что он встал на защиту бухгалтера. Нет, он не имел на это права!

— А в общем, если подумать… поступай как знаешь. Уходи, когда захочешь. Захочешь в ближайшее воскресенье — я оставлю тебе напильник.

Но мулат уже пошел на попятный:

— Нет, нет, сеу Алберто. Мне кажется, лучше… Я уйду после приезда сеу Жуки. Не хочу, чтобы сеу Геррейро имел из-за меня неприятности.

— Поступай как знаешь, Фирмино. Если сочтешь, что лучше уйти в воскресенье, уходи! Я это сказал просто так…

— Я знаю, сеу Алберто. Но вы правы. Я уйду, когда вернется сеу Жука… Когда надумаю, скажу вам.

— Ладно. Договорились.

— Хорошо, тогда до свидания, и уж простите меня.

— До свидания, Фирмино. — И, увидев на столе фрукты: — Большое спасибо за пуруи! Я и не заметил, что ты их принес.

Фирмино вышел. Алберто задержался еще немного в комнате, чтобы их не видели вместе. И снова стал размышлять, мучаясь угрызениями совести, что уговорил Фирмино остаться. А что, если индейцы нападут на Тодос-ос-Сантос и прикончат его? Это вполне может случиться…

Он поспешно вышел, чтобы догнать товарища и убедить его не отказываться от первоначального замысла. Но Фирмино уже не было на веранде. Только позже, в суматошные часы, когда отпускались продукты, он снова увидел его.

У прилавка стояло много серингейро; но Алберто все же прошептал Фирмино:

— Уходи, уходи в воскресенье!..

Но Фирмино отрицательно покачал головой.

Если бы это не был будничный день, то, верно, все обитатели серингала застыли бы на месте, разинув рты, при виде нового пополнения, прибывшего с «Жусто Шермоном». Эти существа подавленно, не проявляя никакого любопытства, стояли у борта нижней палубы. У них были желтые, скуластые, обтянутые сухой кожей лица и тусклый взгляд людей, словно вернувшихся с того света. Были там и женщины с тем же желтоватым цветом кожи, и детишки с круглыми личиками: раскосые глаза, присущие этой расе, делали их похожими на экзотических рыночных кукол.

Алешандрино тут же решил, что это не иначе как индейцы, прирученные полковником Рондоном: сроду он не встречал таких лиц среди местного населения.

Взгляды всех собравшихся на берегу были прикованы к вновь прибывшим, и на Жуку Тристана никто не обращал внимания, хотя он усиленно улыбался, приветствуя всех с палубы первого класса.

— Что это за люди, сеу Алберто? — спросил Жоан, все больше удивляясь по мере приближения парохода к берегу.

— Это японцы.

— Японцы? А… Они такие же люди, как и мы?

— Конечно. Япония — большая страна. Просто у них желтая кожа, вот и вся разница.

— Значит, это не индейцы?

— Нет! Какие индейцы! Японцы очень культурный народ; они будут выращивать маниоку, сахарный тростник и кукурузу в тех серингалах, где уже мало каучука.

— А!

Газеты Манауса уже много месяцев сообщали в очень похвальном тоне о передаче крупных амазонских территорий в распоряжение земледельческого гения японцев. Из-за непрерывного падения цен на каучук неистребимая мечта о национальном величии и возрождении наконец развеялась. Мировая война вновь породила большие надежды, но и они вскоре угасли: воюющая Европа поглощала огромные массы каучука — его не хватало в этой бойне, но уже тысячи и тысячи его добытчиков были погребены в амазонской сельве, и никакое повышение цен не могло их возродить. Миллионы покрышек и камер уничтожались в мире за один лишь день — и все же цены на каучук продолжали падать, словно на нем лежало проклятие. Тщетно крупные промышленники Соединенных Штатов переносили в Амазонский бассейн научное культивирование каучука и организовывали его переработку на месте: болезнь была неизлечима, и все попытки кончились ничем. Сельва лежала словно покойник, проглотивший в отдаленные времена бесчисленные драгоценные камни. Нужно было вскрыть его, искромсать все его внутренности, добывая эти фантастические богатства, менее соблазнительные, однако, чем обесцененный каучук, потому что они требовали большей настойчивости и более длительного времени для их разработки. Сеаренцы здесь не годились: они приезжали сюда в надежде быстро и легко заработать деньги и, разбогатев, вернуться домой. Но они не возвращались, они оставались тут навсегда. Оставались побежденные разочарованием, апатией, что труд их не приносил немедленного успеха. Оставались покорными пленниками сельвы, и эта: покорность лишала их сил: они могли работать только из-под палки; понимая, что жизнь их загублена, они безропотно ждали ее конца.

Уроженцы этих мест и вовсе были непригодны для работы на плантациях. Безразличные ко всем земным благам, они не соблазнялись добычей каучука даже в те времена, когда он ценился на вес золота.

Новому краю, который осваивался представителями самых различных рас и был оплодотворен их кровью, чтобы жить и процветать, не раз приходилось вербовать рабочую силу на других континентах.

На юге, особенно в Сан-Пауло, японцы принесли красной земле чудо обновления, искусно возделав богатейшие нетронутые почвы. Никакой другой народ не обладал такой настойчивой и творческой натурой, способной без суматошной спешки и завистливой досады отдавать плоды своего труда будущим поколениям. По примеру сан-пауловцев правительство Амазонии решило в конце концов отдать; ее гигантское мертвое тело японским рабочим, терпеливым, исполнительным, выносливым.

И вот японцы здесь. Сначала они высадились в Манаусе, чтобы тут же методично распределиться по колониям в тех местах, где их руки смогут добыть легендарные богатства. Они направились на равнины Рио-Бранко, обосновались на берегах Солимоэнса, Пуруса, Журуа, а теперь первая группа поднималась по Мадейре.

Невозмутимые, редкостно трудолюбивые, они занялись возделыванием здешних земель, стирая память о прошлом с его неправедным богатством и несправедливой бедностью, вселяя уверенность в будущем, лишенном неожиданностей — и полном широких, широчайших золотых надежд. Однако покорят ли они сельву?..

Не обращая, как и все, внимания на Жуку Тристана, Алберто взирал на желтолицее стадо, временами невольно возвращаясь к тому, что его волновало: он вспоминал Тодос-ос-Сантос — могилу, над которой ежедневно склонялась с погребальной торжественностью властная, гибельная сельва.