Феррейра Кастро - Сельва

— Вы долго работали в магазине у отца?

— Не очень долго.

— Но взвешивать и отмерять, конечно, умеете?

— Умею, умею.

— А вести учет?

— Приходилось… Но если окажется, что я чего-нибудь не умею, научусь, ничего другого не остается!

— Ладно, Алберто все вам покажет. Он уезжает, и вы займете его место. Он португалец и возвращается на родину…

Элиас согласно кивнул головой и поклонился Алберто.

— Пока, — продолжал Жука, — вы поселитесь вместе с ним в его комнате. А когда он уедет, будете жить там один.

— Очень хорошо.

— Вы привезли свои вещи?

— Привез, привез, сеу Жука.

— Тогда Алберто покажет вам комнату…

Элиас наспех проглотил кофе, и они с Алберто вышли.

На веранде он взял оставленные там два чемоданчика и пакет, завернутый в газету, и с трудом стал пробираться с вещами по узкому коридору.

— Вот здесь, — показал Алберто.

Его радость несколько померкла. Просторная, тихая комната с окном, выходящим на цветущий дворик, удобная для чтения и размышлений, была здесь для него единственной отрадой. Теперь придется делить ее с другим: наслаждению одиночеством пришел конец.

Он утешил себя: «Ведь это ненадолго…» Страстное желание уехать, смягченное в последние дни уверенностью, что надежда близка к осуществлению, снова усилилось — теперь он просто весь горел нетерпением.

Видя, что Алберто молча стоит у окна, Элиас, которому хотелось поскорее все разузнать и войти в курс дела, решил извлечь двойную пользу из тех минут, которые ему предстояло затратить на открытие чемоданчиков и развертывание пакета. И он засыпал Алберто кучей вопросов. Но тот отвечал односложно — да, нет, и только: он думал о том, сколько дней остается еще до прибытия парохода, который увезет его отсюда навсегда, навсегда…

Услыхав размеренный шум весел, Алешандрино спустился на берег. Он увидел приближавшуюся к берегу лодку, и когда разглядел, кто в ней сидит, то даже попятился от неожиданности, пробежал мимо Тиаго, флегматично резавшего траву, и закричал: «Их везут сюда! Их везут сюда!» — подняв принесенным известием тревогу во всем доме.

Всем захотелось собственными глазами увидеть, что будет дальше, и обитатели поселка столпились на берегу. Верно — среди пятерых незнакомых в лодке сидело пятеро беглецов: Мандука, Фирмино, Анисето, Дико и Ромуалдо. Все пятеро. Лодка была большая, она уже подходила к игарапе, разгоняя ящериц, лениво плававших при вечернем свете на поверхности воды и похожих на узловатые сучья. Человек на корме держал одной рукою руль, а другой сжимал различимое с берега поднятое кверху дулом ружье, приклад которого упирался ему в колени.

В смятении Алберто взглянул на Жуку, который слушал всякие догадки, высказываемые в толпе. Во взгляде хозяина светилась жестокая сила, как и тогда, когда ему сообщили о побеге серингейро. Он не произнес ни слова, оставив без ответа очередной вопрос сеньора Геррейро.

И, едва лодка вошла в игарапе, он молча удалился, оставив других с любопытством наблюдать за высадкой беглецов. Однако, придя на веранду, позвал к себе Алешандрино.

Те, что находились на берегу, оглянулись было ему вслед, но их внимание уже было приковано к тем десятерым, что выходили из лодки. У совершивших побег и возвращенных силой вид был покорный и жалкий. Они вылезли, потупив взгляд, на неровный берег, руки их вяло и безвольно висели вдоль туловища. Они шли молча и были похожи на барельеф, изображающий осужденных. Солнце светило на них сбоку, освещая их смуглые щеки, обрисовывая ноги, шлепающие по черной земле обрывистого берега. Оно ложилось пятнами на их одежду и золотило вдали края сельвы, где извивался рукав реки.

Взгляд Алберто был прикован к фигуре Фирмино, и он тревожно следил, как тот поднимается по откосу.

Но сеньор Геррейро не захотел больше смотреть, и Алберто, чтобы избежать мучительного зрелища, последовал за ним. Они поднялись по лестнице веранды, и, увидев в первой комнате хозяина, бухгалтер направился к нему.

Но Жука, видя, что он входит, прервал распоряжения, которые давал тихим голосом Алешандрино, и сказал сеньору Геррейро:

— Подождите минутку. Сейчас мне надо тут кое о чем переговорить.

Перед такой невежливостью бухгалтер даже отступил; вид у него был раздосадованный. Он вернулся на веранду и заговорил с Алберто, придумывая темы для беседы о всяких пустяках, лишь бы не молчать. Алберто, однако, понял, что он просто притворяется, будто не обратил внимания на обиду. В конце концов Геррейро нашел предлог, чтобы уйти. Он прошел по галерее и свернул в коридор, ведший в его апартаменты.

Алберто остался один. Трагическая напряженность, казалось, окутывала все, исходила из любого, самого безобидного предмета, ощущалась даже в лучах солнца, заходящего над темно-зеленой линией противоположного берега.

Вереница людей показалась уже на верхней кромке откоса. Сначала появился ствол ружья, затем незнакомая голова. Потом Анисето, Мандука, еще два новых лица, еще два ружья, Фирмино, Ромуалдо, Дико… Пятеро пленников прошли под конвоем пяти вооруженных людей, и как только они остановились возле дома, оттуда вышел Алешандрино, спустившись бегом по маленькой лестнице.

— Сюда. Ведите их сюда. Потом сеу Жука поговорит с вами, — сказал он людям, сторожившим беглецов.

Все двинулись следом за Алешандрино. Они шли внизу перед верандой, и, проходя мимо того места, где Алберто стоял, облокотившись на балюстраду, Фирмино поднял на него взгляд. Что он выражал, Алберто не понял: его собственный взгляд внезапно затуманился. А когда он овладел собой, всех уже отвели в старый сарай в глубине двора, где обычно хранились круги каучука, предназначенные для отправки в Манаус или Белен.

Вечерело: солнце было похоже на пламя, медленно угасавшее над лесом на другом берегу. Остров, где родился кабокло Лоуренсо и где жили его родители, терял свои очертания, сливаясь с берегом, объединяясь с ним в нарождающемся сумраке, — и внезапно Алберто вспомнил Агостиньо. Там, должно быть, бродили сейчас в поисках убежища для ночлега шумливые обезьяны гуарибы, чьи протяжные, печальные крики слышались из-за реки по утрам и отзывались на этой стороне скорбным эхом.

Река, кишащая крокодилами, по-прежнему текла лениво, неся обломки древесных стволов; их очертания, сейчас бесформенные, двигались замедленно, словно во сне. Птицы — пипиры и жапины — перестали кружить над сапотильейрой, красноватые орехи кажу изменили свой цвет; вдали пейзаж уже слился в сплошное пятно, и три пышные, высокие пальмы, растущие на берегу, напоминали в однообразии сумерек начало пустыни…

Пятеро чужаков возвращались вместе с Алешандрино, неся ружья на плече. Алберто услышал позади себя шаги и, обернувшись, увидел хозяина, который, облокотившись на балюстраду рядом с ним, крикнул проходившим внизу людям: