Феррейра Кастро - Сельва

— Да, перепилили. И взяли лучшую лодку.

Алберто докладывал, сколько за кем числится.

— Мандука должен конто семьсот двадцать три… Фирмино — конто двести… Еще кто?

— Ромуалдо и Анисето, — ответил Балбино.

Алберто снова перелистал книгу:

— Ромуалдо — два конто шестьсот сорок…

Жука опять взорвался:

— Два конто шестьсот! Собака! Собака! И я еще жалел его! Я в самом деле дурак! Он пришел ко мне и так плакался, я ему одних пилюль против лихорадки дал целую прорву! Чтоб он подох, чтоб его черти взяли! Дурак я, дурак, вот как он мне отплатил!

После минутного молчания послышался голос Алберто:

— Анисето должен восемьсот девяносто…

— Восемьсот девяносто… Конто! С двумя и шестистами того, другого, это почти четыре конто. Сколько должен Мандука?

— Конто шестьсот…

— Пять с лишним конто! А Фирмино?

— Конто двести…

— Шесть конто! Почти семь конто пропало! Я здесь убиваюсь, в разлуке с женой и сыном, чтобы эти собаки так меня обкрадывали! Ворье! Ворье! А я мог бы преспокойно отдыхать на своей фазенде на острове Маражо! Ну, только попадись они мне!

Никто не осмеливался произнести ни слова. В страшном волнении, размахивая руками, толстогубый Жука метался по комнате и наконец остановился перед Балбино и Каэтано:

— Ладно, пошли.

Оттуда, с веранды, он еще крикнул Алберто:

— Я закончу диктовать письмо потом. Сейчас не могу ни о чем думать. Слышите?

— Да, сеу Жука.

В конторе остались только Геррейро и Алберто.

— Вот черти! Вот черти! — проговорил бухгалтер, берясь снова за гроссбух.

Алберто тщетно пытался сосредоточиться на записях, которые он должен был внести в книгу. Что думает обо всем происшедшем сеньор Геррейро? Одобряет он побег или нет?

Бухгалтер молчал, и нельзя было угадать ход его мыслей. Контора была залита светом: солнечные полотна раскинулись на подоконниках, и солнечные пятна, славно салфетки, были расстелены на деревянном полу. «Фирмино не сказал мне, что уходит с другими…» Алберто вдруг встревожился: а что, если узнают? Узнают, что это он дал Фирмино напильник?

Дона Яя пришла звать сеньора Геррейро завтракать; она поздоровалась с Алберто и ждала, пока муж закончит расчеты.

Наконец Алберто остался один. «А если узнают? Если узнают? Ну и пусть. — В нем вдруг проснулась отвага. — Я поступил правильно! Правильно и справедливо! — повторил он себе самому. — Эти люди ничего никому не должны. Уже давно они заплатили в четыре-пять раз больше, чем стоило их скудное пропитание…»

Он встал и, увидев позабытый на высокой конторке кисет сеньора Геррейро, развязал его, скрутил сигарету и стал посасывать ее, высунувшись из окна.

Но тут с веранды послышался голос Жоана:

— Завтрак подан, сеу Алберто.

Он поспешил в столовую. Ему хотелось поскорее очутиться на виду у хозяина. Он чувствовал, что в его присутствии возникло бы меньше подозрений, меньше домыслов о том, что могло предшествовать побегу.

Когда он вошел в столовую, хозяин и двое надсмотрщиков уже сидели за столом. Говорили все о том же.

— Мандука удрал, должно быть, из страха перед индейцами… Но другие?

— А Фирмино, возможно, из-за Фелисиано… — отважился сказать Балбино.

— Ладно. А Ромуалдо? А Анисето? Прежде чем индейцы дошли бы до Игарапе-ассу, им надо было побывать в Тодос-ос-Сантос. Вовсе не из-за индейцев они сбежали, Каэтано! А потому, что они поистине собаки и воры!

— Я говорю это не для того, чтобы их оправдать… Просто индейцы убили Прокопио, ну Мандука и перепугался, — защищал свою догадку Каэтано.

— Такой здоровяк? Да еще с ружьем!

Жоан подал на стол мокеадо — большого лосося, зажаренного в банановых листьях на медленном огне. Жука положил себе только немного поджаренной муки и разных вкусных специй, в приготовлении которых повар был мастером.

Его не соблазнила и оленья нога с гарниром из маслин. Он отрезал большой кусок и долго жевал его, явно не ощущая вкуса. Все молчали.

Никто не знал, что сказать Жуке. Побег встревожил всех, и чем было утешить потерпевшего такой убыток хозяина? Потрясения этого дня, однако, как оказалось, еще не были исчерпаны. В самый разгар завтрака в дверях появилась фигура Алипио, как всегда, медлительного и флегматичного.

Не нужны были никакие слова. Едва завидев его, все поняли, что привело его сюда.

Жука Тристан поднял голову, и взгляд его, теперь более жесткий, чем когда-либо, встретился со взглядом Алипио. Он холодно произнес:

— Входи. Сколько у тебя сбежало?

Надсмотрщик из Лагиньо, который представлял себе иначе начало своего рассказа, на мгновение замер посреди комнаты, растерявшись от неожиданного вопроса.

— Сколько? — настойчиво повторил Жука Тристан.

— Сбежал Дико…

— Он один?

— Да.

Алберто приготовился выслушать очередной поток бранных слов. Но нет. Опустив глаза в тарелку, Жука помедлил несколько секунд и затем спокойно сказал:

— Садись, Алипио, и съешь чего-нибудь.

Надсмотрщик сел, и среди молчания, вызванного неожиданным поведением хозяина, Балбино шепотом спросил Алипио:

— Дико — это тот, у которого ухо продырявлено?

— Да, — ответил Алипио.

Но Жука Тристан вмешался:

— Не будем больше говорить об этом.

Когда Жоан подал ананас, пришел Алешандрино, и владевшая всеми неловкость исчезла.

— Вызванный вами человек уже здесь…

— Где?

— Тут, на веранде.

— Что ж ты не велел ему войти?

— Он сказал, чтоб я пошел доложить…

— Ладно! Скажи, чтоб вошел!

Алберто с облегчением вздохнул и поспешно поднялся, устремив взгляд на дверь. Слава богу, у него появилась замена. Жука Тристан несколько дней назад написал письмо в Умайту, своему другу Соломону Леви, нажившему торговлей неслыханное состояние, и попросил его рекомендовать ему толкового и надежного служащего для работы на складе и в конторе. И как раз во вторник в Параизо должен был прибыть этот новый обитатель: еще на рассвете Алешандрино отправился на лодке вниз по реке, чтобы привезти сюда избранника Леви.

Молодой человек был евреем, как и его хозяин. Черты лица, форма носа, вкрадчивые тон и манеры выдавали его происхождение. Он подошел к столу.

— Сеу Жука, как поживаете?

— Спасибо. Я вроде вас знаю…

— Я сын Жакоба Бенсабата… Элиас…

— А, а! Припоминаю! Я видел вас в магазине вашего отца. Но почему отец отпустил вас сюда? Здесь заработок меньше…

— Он сказал, что я должен привыкать к самостоятельной жизни. А в магазине ему помогает мой брат…

— А, понятно. Садитесь. Жоан! Жоан! Подай завтрак.

— Большое спасибо. Я уже позавтракал. Захватил кое-какую еду и поел в лодке.

— Ну, как хотите…

— Спасибо, я сыт.

— А кофе?

— Ну что ж. Не откажусь.

Элиас сел напротив Алберто, и Жука спросил его: