Феррейра Кастро - Сельва

Внизу сеньор Геррейро командовал, отдавая распоряжения. Алберто даже не думал, что бухгалтер способен на это:

— А ну, давай! Давай! Заливай с той стороны!

И, увидев, что на другом конце дома движется черная фигура, пытающаяся вынести что-то из мебели, закричал:

— Бросьте это, дона Витория! Бегите лучше с ведром за водой. Сейчас же!

Потом, обращаясь к Алберто и Элиасу:

— Сюда! Быстрей! Быстрей!

Рядом с ним к карнизу дома была приставлена лестница.

— Залезайте наверх и разбирайте крышу!

Взобравшись по лестнице, Алберто очутился перед широкой бороздой, проложенной Алешандрино, который был здесь, наверху, и разбирал крышу. Обнажились стропила, покрытые паутиной и ставшие малонадежными. А языки пламени лизали все вокруг, вытягиваясь и вытягиваясь, точно причудливые узоры.

Алберто и Элиас поползли влево, где крыша еще оставалась нетронутой, и поместились рядом с Алешандрино, который, как только увидел их, спросил:

— А сеу Жука? Уже там, внизу?

— Мы его не видели. А где он?

— Он был в доме. Мы с Жоаном попытались пробраться туда, но огонь не пустил. У меня все руки сожжены, и волосы и ресницы я тоже спалил. Если сеу Жука еще не выбрался во двор — значит, погиб.

С другой стороны доносился сухой треск черепиц; сброшенные вниз, они разбивались одна о другую.

Когда был достигнут зеленый гребень крыши, скат стало легче разбирать. Вскоре от одного карниза до другого, разрезав дом пополам, открылась широкая щель, где проглядывались стропила и поперечные балки. Языки пламени теперь уже лизали крышу совсем близко от людей, разбиравших ее.

Послышался властный голос сеньора Геррейро:

— Алберто! Элиас! Станьте на лестнице. А вы там — наверху. Передавайте ведра из рук в руки, а Алешандрино пусть льет.

Внизу Жоан подавал одно за другим ведра с водой. Там уже было много полных ведер, в их воде отражались ветви сапотильейры, а дона Яя в ночной рубашке и дона Витория в нижней юбке беспрерывно подносили еще и еще ведра с реки.

— Не обращай внимания на огонь, Алешандрино! Лей воду внутрь, на пол и на стены, слышишь?

Берег был крутой; все надрывались, таская воду, но воды не хватало, чтобы преградить дорогу пламени. Дона Яя, измученная изнурительным трудом, имела плачевный вид. И дона Витория, спотыкаясь и падая в лихорадочной отчаянной спешке, прибегала с наполовину пустым ведром, полуодетая и мокрая, как после купанья. Один Жоан носил воду быстро и ловко, только тяжело отдувался. На лестнице теперь вместо него подавал ведра сеньор Геррейро. Больше помочь было некому. Борьба явно была заранее обреченной, и пламя, достигнув пропасти, которую ему подготовили люди, насмехалось над ними, настойчиво ползя в ее узкую глотку. Элиас подумывал уже спуститься и сбегать в комнату, чтобы забрать свой багаж раньше, чем туда доберется огонь. Но сеньор Геррейро там, внизу, уже отдавал новые распоряжения:

— Брось это, Жоан! Возьми топор и взломай дверь старого сарая. Выпусти людей, и пусть они таскают воду. Быстрей! Иди!

Алешандрино собирался вылить ведро, когда до него донеслись первые слова бухгалтера; он прислушался и, только когда услыхал все до конца, отчаянным жестом вылил воду.

Вдруг загоревшийся край крыши оторвался и с треском упал на землю. Увлеченное обвалом пламя отступило на несколько метров, лишь самые длинные и упорные языки еще лизали крышу. Жоан перестал таскать воду, и вскоре пламя снова завоевало утраченное пространство.

— Бегут! Бегут!

Влезший на лестницу Алберто увидел, как пятеро освобожденных схватили ведра и быстро, собрав все силы, исчезли за гребнем высокого берега. Он вылил в пламя ведро доны Витории, и тут же раздался голос Жоана:

— Они идут, сеу Алберто! Идут! Идут! Идут!..

Люди растянулись цепочкой, и в руках Алешандрино теперь мелькало одно полное ведро за другим, и он обрушивал их на врага.

Пламя еще упорствовало, расползаясь в разные стороны, съеживалось от воды и снова пыталось разгореться там, где начался пожар. Огонь теперь трещал уже над развалинами только одной половины дома.

Дона Яя сочла ненужной свою помощь и, сраженная усталостью, села под сапотильейрой. Вся белая в своей длинной ночной рубашке, доходившей ей до пят, в домашних туфлях, она поспешила привести в порядок свои растрепанные волосы. Уверившись в победе над огнем, сеньор Геррейро сел рядом с ней, следя оттуда за работами и подбадривая жену нежными словами.

Пожар отступил наконец, оставляя большие, еще дымящиеся, но уже потушенные черные головни, с которых сбегала вода. Лишь в одном месте еще догорал огонь и своим отсветом золотил тамаринд, а угасающее зарево теперь совсем слабо освещало край сельвы.

Алберто и Элиас спустились и присоединились к бухгалтеру.

— А сеу Жука? — спросили они.

Сеньор Геррейро жестом выразил покорность судьбе.

— Едва я проснулся, я бросился на его половину. Вместе с Алешандрино и Жоаном мы пробовали взломать двери топором. Но это оказалось невозможным. Мы все погибли бы в огне и все равно бы его не спасли. Ужасно! Я еще надеялся, что он как-нибудь выберется через окно, выходящее во двор. Но увы! Огонь там был такой, словно горела нефть. Не знаю, как это могло случиться!

Он смолк. Замолчали и все остальные. Никто из них не находил подходящих слов. Бухгалтер понимал, однако, что от него ждут дальнейших распоряжений. Увидев собравшихся возле кажузейро пятерых беглецов в покорной позе людей, ожидающих решения своей участи, он приказал им:

— Принесите еще воды. Наполните бочки, они еще могут понадобиться. Потом вас накормят.

Вдруг, ковыляя, появился негр Тиаго. После тревоги никто его больше не видел, никто о нем не вспоминал. Зарево, освещавшее сбоку его сухое, угловатое лицо, придавало ему еще более дьявольский вид: старый клоун был явно навеселе. Проходя под нетронутым карнизом, где Алешандрино, опасаясь мести наказанных, сидел, притворяясь, что следит за тем, как тушат пожар, Тиаго поднял глаза, взглянул на него пристально и двинулся дальше. Он шагал, выбрасывая вперед свой посох, дававший опору его хромой ноге.

Дона Яя приготовилась уйти, когда он подошел к бухгалтеру. Негр снял шляпу, подставив сверканию зарева седую курчавую голову, и сказал, обращаясь к сеньору Геррейро:

— Белый, отправьте меня в тюрьму в Умайте. Это я поджег дом и запер двери, чтобы сеу Жука не выбрался…

Все онемели от изумления, а негр замолк. Черты его лица, источенные временем, приобрели теперь строгость деревянной скульптуры, а глаза с яркими белками казались искусственными. Воцарилась мертвая тишина, и все слышали только, как бьются их сердца.

— Отправьте меня в тюрьму, белый…

Дона Яя в отчаянии схватилась за голову, а сеньор Геррейро, взбешенный, вскочил и, протянув к негру руки, с яростью встряхнул его: