Э Кэнтон - Аврелия

— Они все здесь, все в моих руках, эти «сыны Давидовы». Фронто их схватил, и через две недели они будут здесь. Две недели! Нет, это долго. Завтра! Я хочу, чтобы они завтра были у меня во дворце… У меня есть еще время их допросить, узнать, много ли у них сообщников. Горе виновным… Никого не пощажу, кто бы он ни был!

Так рассуждал Домициан. Следует сказать, что ни Флавий Климент, ни оба молодых цезаря, ни даже христиане вообще совершенно не были причастны к заговору Люция Антония. И, судя по письму Метелла Целера, можно было заключить, что лишь для успеха дела Антоний готов опереться на имена этих популярных в Риме лиц, — только для помощи против ужасного правления Домициана. Антоний не имел иных намерений, как посадить на римский престол наследников царствовавшего цезаря. Он знал и ненависть народа к императору, и любовь к юным племянникам Домициана. Это знал и Регул. Но ему этого было совсем недостаточно. Он во что бы то ни стало должен был доказать цезарю участие христиан в этом заговоре, чтобы вызвать жестокости императора (Регул наперед угадывал его мысли) и тем спасти свои собственные дела, которые, как известно, рушились с освобождением Цецилии и со смертью Парменона.

Он должен был сделать Домициана своим помощником.

Император вдруг остановился: видимо, он пришел к какому-то решению и хочет поделиться мыслями с Регулом.

— Ты прав во всем, — сказал он, — но откуда ты знаешь подробности?

— Позволь мне в таком случае, государь, рассказать тебе, что произошло в твое отсутствие и что я делал, чтобы в точности исполнить твои приказания.

В этот момент раздался легкий, едва слышный стук. Оба собеседника окинули взглядом пустую галерею, чтобы узнать, что могло нарушить их разговор, откуда исходил этот отрывочный, чуть заметный шум. Но всюду царствовала полнейшая тишина, и среди нее две фигуры недоумевающе оглядывали пол, стены и потолок.

Прозрачные камни галереи отражали только Домициана и Регула: они были одни.

— Ты слышал, Регул? — шепотом спросил первый. — Я думаю, что звук идет оттуда, — с беспокойством указал он на колоссальную статую Минервы, величественно стоявшую на бронзовом постаменте и красовавшуюся посредине галереи.

— Слышал, — глухо ответил Регул, пораженный этим звуком не менее императора. — Я тоже думаю, оттуда. Проверим, — прибавил он, и оба они принялись за исследование бронзового цоколя статуи, который, однако, был все тем же, целым и невредимым и без малейшей царапины или щели.

— Ничего нет, — пожимая плечами, произнес Регул после долгих исследований, — может быть, статуя оседает, ведь она тяжелая, а может быть, и солнце виновато: греет одну сторону, оттуда и шум, — высказывал он свои предположения.

— Вот, вот, я то же думаю, — согласился Домициан. — Однако пойдем лучше подальше отсюда, пойдем, а ты мне дальше рассказывай, я хочу все знать.

Длинный рассказ Регула показался Домициану весьма интересным, а потому он прослушал его с величайшим вниманием, не прерывая рассказчика ни на минуту. Мы передадим его в нескольких словах, так как события, описанные раньше, должны быть уже достаточно известны читателю.

Регул передал цезарю, как он подслушал великую весталку и как нашел средство проникнуть в тайны христианства. Препятствия были велики, но он не останавливался ни перед чем в исполнении императорских приказаний. Каково было его удивление, когда с первых же шагов ему пришлось убедиться в связи родственников императора с этой «гнусной религией»! Они-то и помогли отнять у него Цецилию и не дали возможности добыть те сведения, которые ему были так нужны, но которых он не имеет и до настоящего времени. Он не забыл намекнуть Домициану мимоходом о близких отношениях Цецилии к Флавии Домицилле, которая все время ставила на его пути всякие препятствия и отказывалась повиноваться императору.

Далее шел рассказ о длинном процессе, затем о продаже Цецилии и наконец об убийстве Парменона Метеллом Целером, узнавшим в нем своего раба Федрию, убийцу отца Метелла. Убив перед претором ненавистного Федрию — этого бунтовщика и поджигателя, — Метелл сделал все усилия Регула о преследовании христиан бесполезными и отнял у него, таким образом, последнюю надежду на успех.

— И вот теперь, — прибавил под конец рассказа Регул, — теперь я снова воспрял духом, снова питаю надежду, что боги помогут мне и иными средствами добиться своего, что они дадут возможность раскрыть все эти козни против нас, а в результате хвала и честь моему императору.

Но, сообщая о главных фактах, предатель вовсе умолчал о том, как ему удалось заполучить рукопись, заставившую Домициана пережить несколько неприятных минут. Он лгал ему, продолжая уверять, что подкупил какого-то Мизития и что какой-то архигалл познакомил его с этим неизвестным Мизитием. Как познакомил, при каких обстоятельствах — об этом Регул не сказал ни слова. А цезарь, видя доказательства в своих руках, верил ему во всем, а подробностями даже и не интересовался.

Кончив рассказ, Регул спросил Домициана, что он на это скажет и что думает.

— Дело требует обсуждения, — не сразу ответил тот. — Я еще нуждаюсь в твоем совете, — прибавил он, похлопывая по плечу своего дорогого Регула, совершенно растаявшего от столь явных знаков монаршего благоволения.

Все это сопровождалось красноречивым взглядом, сулившим Регулу всякие милости.

— Знаешь ли ты, — продолжал, помолчав, император, — что моя сестра Флавия очень вредна для моей семьи? Она подкупает всех моих слуг… Я это вижу… С нее и начать надо, — со злой усмешкой договорил он. — Что ты скажешь?

— Приказывай, государь, — ответил Регул с низким поклоном.

— Мы еще подумаем, — пробормотал Домициан, не ожидавший, что Регул так скоро согласится на это, — что же касается этого молодого человека, которого ты назвал Метеллом Целером, и его весталки…

— Государь, — прервал его Регул, — послушай моего совета, дай мне сказать.

— Говори.

— Мне кажется, что следовало бы выждать, — посоветовал Регул. — Я, во всяком случае, подослал к Метеллу человека, который мне предан всей душой, и думаю, что нам удастся схватить его во время возвращения его в Рим. Он обязательно вернется сюда, как только обстоятельства будут требовать его пребывания здесь. Его письмо ясно указывает на участие его в делах Антония. Не видишь ли, государь, что из этого мы можем извлечь громадную пользу? А пока следует подождать, я так думаю…

— Ты, пожалуй, прав, Регул, подождем… С Флавиями тоже подождем… Когда они достаточно уже покажут себя, моя строгость будет для них законна и вполне естественна… Завтра мы еще поговорим. Приходи завтра, Регул. Ты можешь увидеть много любопытного. А теперь прощай. Спасибо тебе. Оставь только все твои рукописи.