Э Кэнтон - Аврелия

Затем он велел умертвить Епафродита, вольноотпущенника Нерона, за то только, что тот помог своему господину наложить на себя руки.

Таким путем он хотел внушить своим слугам, как опасно посягать на жизнь своего патрона, после которого всегда останутся мстители.

Действительно, страх и беспокойство Домициана были далеко не беспричинны. Заговоры и покушения в его царствование были чрезвычайно часты, и число их даже не уменьшалось от того, что участники таких заговоров после их раскрытия подвергались крайне суровым карам.

Желание свергнуть тирана было присуще всем, и многие не боялись выражать это открыто.

Плиний Младший передает, что при посещении одного из своих друзей по имени Корнелий, удрученного годами и недугами, он услышал от него следующие слова: «Что, ты думаешь, дает мне силу переносить такие жестокие страдания? Желание пережить хотя бы одним днем этого гнусного разбойника».

И Плиний Младший добавляет: «Дайте Корнелию силы, равные его мужеству, и он сделает то, чего желал».

Итак, в Риме не было недостатка в людях, которые были настроены так же, как и Корнелий, но были в силах выполнить то, чего по болезни и старости не мог сделать Корнелий.

Одновременно с заговором Антония существовал и другой обширный заговор, преследовавший ту же цель — свержение Домициана, но мирным путем. В числе заговорщиков наряду с именитейшими сенаторами, жрецами и должностными лицами состояли и приближенные слуги императора: Стефан — управляющий двором императрицы Домиции Лонгины, камердинер Домициана Парфений, начальник императорской стражи Петроний Секунд, стольник Сатурний и наконец Гирзут, доставлявший заговорщикам самые ценные сведения.

В действительности все эти люди являлись только орудием императрицы Домиции Лонгины, которая, лишившись расположения своего супруга, сгорала нетерпением отомстить ему за себя. Аполлоний Тианский был также причастен к этому заговору. Именно он внушил мысль выбрать Нерву в преемники Домициану.

Как бы то ни было, заговорщики действовали с чрезвычайной осторожностью, предпочитая лучше отложить на неопределенное время исполнение своих замыслов, чем испортить дело излишней поспешностью. Притом не было единодушия в выборе лица, которое должно было заместить свергнутого тирана.

Нерва имел лишь немногих сторонников среди заговорщиков, большинство которых склонны были действовать в пользу Флавия Климента и его двоих сыновей, молодых цезарей Веспасиана и Домициана. Но, с другой стороны, всем хорошо известное близкое сношение этой семьи с евреями у Капенских ворот приводило заговорщиков в крайнее смущение. Чувствовалось, что нелегко будет получить согласие молодых цезарей на заговор, который их совесть должна осуждать, и в то же время никому не хотелось видеть на троне лиц хотя и достойнейших, но приверженцев ненавистной религии.

Как бы хорошо ни был скрыт подобный заговор, все же трудно вести дело так, чтобы не возбуждать никаких подозрений. Всякому землетрясению предшествует глухой шум, а наступление грозы предвещается отдаленными раскатами грома. И Рим и император одинаково волновались, предчувствуя скорое наступление грозных событий.

Домициан прекрасно знал, что даже в своем собственном доме он окружен врагами, которые деятельно готовились к его низвержению. Что было ему делать?

Сначала он думал, что, прекратив преследования, он сколько-нибудь успокоит взволнованные умы. Из этого, однако, ничего не вышло. Продолжали замышлять его погибель. Тогда он снова стал безжалостным, и горе было тем, кто возбуждал в нем малейшее подозрение!

Ацилий Клабрий, один из достойнейших людей своего времени, чтобы отвлечь от себя внимание тирана, притворился слабоумным. Он состязался в играх на арене цирка как простой гладиатор, надеясь, что это заставит забыть о его блестящем происхождении. Тем не менее его поступок показался подозрительным Домициану. Он заставил его сразиться со львом, рассчитывая, что он погибнет в такой неравной борьбе. Так как, однако, из состязания с ужасным зверем Ацилий вышел победителем, то напуганный Домициан сначала отправил его в ссылку, а потом велел его там убить. Нерва был сослан в Тарент. Виргиний Руф подвергся той же участи.

Все это были личности, которых заговорщики имели в виду как возможных кандидатов на императорский престол. Значит, Домициан был отчасти прав в своем недоверии к ним.

Правовед Ювентий Цельс избежал грозившей ему смерти только потому, что обещал императору помогать в раскрытии заговоров.

Наконец дошла очередь и до Аполлония Тианского. Уже давно Евфрат указывал Домициану на этого философа как на одного из ревностнейших заговорщиков и сторонника Нервы. Аполлоний приезжал в Рим для личного оправдания пред императором, но этот последний, опасаясь его магического влияния на себя, отказал ему в приеме. Философ удалился в Азию; но вслед за тем был послан туда приказ о его аресте, после чего он был доставлен вместе со своим учеником Дамисом в Рим и здесь закован в цепи. Филострат рассказывает, будто Аполлоний тотчас же чудесным образом освободился от этих цепей. Домициан приказал ему объявить, что через пять дней он выслушает его оправдания. Аполлоний приготовил длинную апологетическую речь, которую Филострат поместил в своей восьмой книге, а Дамису велел отправиться в Пузоль и там его ожидать. Дамису понадобилось целых три дня, чтобы совершить это путешествие; учитель же его обещал перенестись туда в течение нескольких минут.

Допрос, которому философ был подвергнут императором, представляет мало интересного; рассказывалось, что Домициан, опасавшийся сверхъестественного могущества Аполлония, обошелся с ним крайне снисходительно. После нескольких вопросов об образе жизни философа, о его стремлении прослыть богом, о сношениях с Нервой император объявил, что он освобождает его от возведенных на него обвинений и даже предложил ему остаться при его дворе. Однако Аполлоний Тианскйй почтительно отклонил такое предложение. Тот же философ рассказывает, что Аполлоний, чтобы показать Домициану свое мастерство, тотчас стал невидим и исчез из собрания, к великому удивлению всех присутствующих, а затем через несколько мгновений явился перед своим учеником Дамисом, ожидавшим его в Пузоле. Едва ли нужно добавлять, что Филострат единственный историк, упоминающий об этом фантастическом событии. Плиний Младший, Тацит, Ювенал и другие современники умалчивают о нем, без сомнения потому, что в действительности оно не имело места и составляет лишь плод фантазии Филострата.

И после допроса Аполлония Домициан не мог найти для себя успокоения, которое, как казалось, навсегда его оставит. Напротив, больше чем когда-нибудь, он находился под постоянным страхом, который поддерживался в нем, с одной стороны, разными мрачными предсказаниями, а с другой — заговорами и злоумышлениями, которыми он был окружен со всех сторон, не будучи, однако, в состоянии их раскрыть. Он чувствовал, что опасность грозит одновременно и его власти, и жизни.