Мариана Фриджени - Лудовико по прозванию Мавр

Герцог, разумеется, до сих пор относится к магистру Амброджо с уважением, — перевел дух Герарди, — но уже нет в нем того прежнего преклонения перед его наукой.

— Необыкновенный человек этот Мавр, — заключил посол Феррары. — Странным образом соединились в нем изысканность ума и предрассудки, уравновешенность характера и приступы гнева. Но что ни говори, а человек он необычайно даровитый! Настоящий государь!

Изабелла д’Эсте спустилась с Лудовико в подземелье, где были спрятаны от посторонних глаз сокровища миланского замка. Любопытству ее не было предела.

— Сейчас твоему взору предстанет нечто, что в Европе можно узреть только в двух или трех дворах… — предупредил ее Мавр и загадочно улыбнулся.

Маркиза Мантуи была женщиной весьма образованной, но при виде золота и драгоценностей в таком невероятном количестве она не могла скрыть своего потрясения. Лудовико веселился от души, наблюдая за тем, как маркиза пыталась, но не могла не обнаружить своего смущения. Они спустились еще ниже. В подвалах замковой башни глазам их предстало зрелище необычайное. На коврах, которыми были устланы полы огромного зала, в отсветах факела поблескивали горы золота! Монеты достоинством в два, три, десять, двадцать пять дукатов громоздились холмами! Стены были украшены десятью медальонами по десять тысяч дукатов каждый… В художественном беспорядке в этой сокровищнице было собрано не менее восьмисот тысяч дукатов.

— Ты удивлена, не скрывай! — расхохотался герцог. — С такими сокровищами можно и войны вести, и мир сохранять. Можно делать все что угодно.

Изабелла не могла оторвать глаз от длинных столов, на которых были разложены украшения неописуемой, сказочной красоты — драгоценные броши, золотые колье, ожерелья из жемчуга. Все то великолепие, которое может разве что присниться.

— Царство тысячи и одной ночи! — воскликнула она.

— Не торопись. У меня найдется кое-что получше. Украшения уникальные, вещицы такие, каких нет ни у одного из владык мира. Для церемоний есть из чего выбирать, не так ли? Вот, например, булавка с красным рубином. Двадцать пять тысяч дукатов, не меньше. А вот и наш знаменитый брильянт, прозванный «Волком», при нем три жемчужины для контраста. А вот, взгляни, хорош рубин? Какой цвет — густой, наполненный! Двадцать два карата… А эту жемчужину в двадцать девять карат оценивают в двадцать пять тысяч дукатов. Помнишь, племяннице Изабелле я подарил рубин стоимостью пятнадцать тысяч золотых дукатов. Увы, точно такой же надо было преподнести и жене… Правда, похожего все никак не находилось. Так что поневоле пришлось остановить выбор на алмазе. Он дивно хорош в сочетании с изумрудом и самоцветами, которые ювелир собрал в изумительной красоты виноградную гроздь. Миланское герцогство, конечно, не империя великого турецкого султана, но моя сокровищница вряд ли уступит кладам, которыми забиты исламские мечети.

Изабелла любовалась сказочной роскошью, скрытой от людских глаз в подземелье миланского замка. Вдоль стен стояли в ряд шестьдесят шесть серебряных статуй почитаемых в городе святых. Четыре великолепных распятия, усыпанные в изобилии драгоценными камнями, «Благовещение» и «Увенчание» Богородицы… В одном из дальних углов прямо на пол были ссыпаны серебряные монеты. Вряд ли их кто-либо считал.

— Через эту гору серебра не перешагнуть и не перепрыгнуть, — пошутила Изабелла.

— Найдется и кое-что поинтереснее, — подзадоривал ее Лудовико.

Еще раз у прекрасной дочери д’Эсте перехватило дыхание. Казалось, она уже была готова ко всему, но, когда они вошли в расположенную под лестницей особую камеру с низким потолком, Изабелла была ошеломлена статуей, изображавшей стоокого Аргуса. Работа Браманте, одного из самых великих художников, которые «трудятся при нашем дворе», удовлетворенно пояснил Лудовико. Изабелла еще шире раскрыла глаза в этой личной сокровищнице миланских герцогов. Те же золотые горы дукатов, ювелирных шедевров, разложенных на дубовых столах, громоздящихся в шкатулках и ящиках на полу. Сундуки до того были набиты золотыми слитками, что оставались полуоткрытыми. А еще произведения искусства, принадлежащие самым великим и прославленным мастерам, бесчисленные украшения…

— Не слишком ли много богатства для столь малого количества владельцев? — промолвила, справившись с потрясением, Изабелла.

— Быть может, ты и права. Мне тоже хочется, чтобы эти сокровища когда-нибудь увидели свет дня, принадлежали всем достойным того людям. Я превращу Милан в град златой. Мечтаю о том дне, когда он воссияет в этом бренном мире. Пройдут столетия, но все будут помнить: был когда-то наяву, а не во сне златой град Милан. Вспомнив об этом, всякий произнесет в восхищении: «А ведь это заслуга Лудовико по прозванию Мавр. Он поступил подобно Периклу, прославившему свои Афины».

Изабелла радостно захлопала в ладоши.

Маркиза Мантуи не желала покидать Милан. Город, устроивший такой триумф ее сестре, не переставал ее восхищать, она была очарована самим его воздухом, в котором царила атмосфера подъема творческих сил и человеческого благополучия.

«Милан Лудовико Мавра, — писала Изабелла своему мужу Франческо Гонзага, — столь великолепно устроен, что, доведись тебе побывать в этом городе сейчас, ты не узнал бы прежнего, виденного тобой Милана. Мы все еще не уехали отсюда. Каждый день для нас новый праздник, радость, новое открытие».

Женщина, обладавшая острым и глубоким умом, испытывавшая наслаждение от общения с миром культуры, привыкшая к изыскам высокой аристократической жизни, не переставала удивляться тому, что такой человек, как Лудовико, казалось бы полностью погруженный в проблемы государственной и международной жизни, находит время для устройства роскошных праздников, славящих искусство и красоту, театральных и оперных спектаклей, бывших не просто одним из способов развлечения, но и инструментом познания мира. Изабелла иногда целые дни проводила за игрой, только что вошедшей в моду благодаря Лудовико; все были увлечены шахматами! Изабелла заказала шахматную доску и шахматные фигуры у лучшего миланского мастера Клеофаса Донати. Вся Европа обзаводилась шахматами только у него. Особенно удачно изображал он фигурку коня. Какая тонкая, восхитительная, одухотворенная работа!

В минуты досуга Лудовико любил неожиданно появиться в каком-нибудь укромном уголке замка, где дамы обычно играли в шахматы или, когда им это наскучит, в одну из подвижных игр. Больше всего в те годы была в замке в ходу игра «в оплеуху». Одна из фрейлин, которой выпадал несчастливый фант, должна была зарыться с головой в подол пышных юбок подруги, держа при этом за спиной раскрытую ладонь. Кто-нибудь из участников веселой игры должен был что есть мочи ударить фрейлину по ладони, а той предстояло угадать «обидчика». Мавр, как правило, являлся, когда игра была уже в самом разгаре. Со смаком шлепал он бедняжку фрейлину и прятался за колонной. Изабелла хохотала до слез.