Мариана Фриджени - Лудовико по прозванию Мавр

Мавр же опять обратился к Леонардо, на этот раз с просьбой написать портрет своей новой возлюбленной — Лукреции Кривелли, тоже красавицы редчайшей пробы. Портрет Галлерани пришелся весьма по вкусу Лудовико. Она, правда, успела пожаловаться на художника. Велико было ее удивление тем, что он отнесся к ней без должного пиетета. Прежде чем приступить к работе, он учинил ей форменный допрос с пристрастием. Он, видите ли, желал знать все о ее привычках, о том, какое у нее было детство, какая юность, что она думает о себе сейчас. Вопросы, надо сказать, иногда были самыми что ни на есть провокационными. А некоторые и вовсе непристойными!

Галлерани без особой охоты выполняла требования маэстро. Но с тех пор, как портрет был готов и в нем, по всеобщему мнению, была выражена наиболее полная и глубокая интроспекция ее души и красоты, Галлерани поняла, что столь назойливое, жадное любопытство художника к подробностям ее частной жизни является одним из секретов великого мастера.

Лудовико настаивал на том, чтобы Леонардо непременно написал портрет Лукреции. Женщина эта, разумеется, не могла ответить непослушанием своему покровителю и господину. Правда, Лукреция согласилась, только чтобы угодить Лудовико. К Леонардо она относилась без какой-либо симпатии.

— Мне рассказывали, что он не умеет приняться за работу. Сидит, все о чем-то думает. Мучает натуршиц, да и только! Да и человек он какой-то издерганный, не уверенный в себе. Успех его картин якобы зависит от таинственных цветосочетаний. Ерунда какая-то! — жаловалась Лудовико придворная красавица, но тот резко оборвал ее сетования:

— Нынче Леонардо — величайший художник Европы! Согласись ему позировать, и тебе обеспечено бессмертие на целые столетия! Во всяком случае, — смягчил он свою резкость шуткой, — это дело более надежное, чем тот капитал, который я помещаю в тебя на этом ложе.

При первой же встрече Леонардо обрушил на Лукрецию точно такой же град вопросов, какой испытала в свое время Чечилия. Лукреция должна была разве что не исповедаться! Он желал знать о ней все. Он потребовал, чтобы она вывернула перед ним наизнанку свою душу.

Лукреция неожиданно для себя дала волю скопившейся в ней глухой неприязни к этому человеку:

— И не подумаю отвечать на всякие грязные вопросы! Полагаю, что я и без того хороша. Так что тебе есть чем заняться! А душа моя тебя не касается.

Леонардо ответил ей, стараясь попасть в тон:

— Я не машина для рисования. Раскрашивать картинки не мое дело. Мне интересны как раз тайны души. Лицо и формы — призрачная оболочка скрытого в глубинах духа. Если ты не пустишь меня в свою душу, то никакого портрета не получится. Вот для чего нужны все эти вопросы. Не хочешь? Значит, тебе надобен маляр. Ошиблась дверью, красавица!

Фаворитка нажаловалась герцогу на то, что Леонардо обошелся с нею грубо. Но Лудовико впервые был вынужден не согласиться с любимой женщиной, огромные раскрытые глаза которой мерцали, словно жемчужины.

— Я дал тебе самого великого художника. Только он в состоянии запечатлеть твои черты. Твой женский каприз еще невыносимее, чем причуды великого мастера. А я не терплю, когда мои желания не исполняются! Виновата ты, и только ты! Леонардо имеет полное право удовлетворить свою фантазию!

Портрет был закончен только спустя год. Были необходимы и зрелость характера, и глубина чувства, для того чтобы ощутить тот скрытый творческий огонь, который согревал сердце мастера. Лукреция же стала понимать жизнь только после того, как на прекрасное лицо ее легла печать страдания. Не прошло и года, а пылкая страсть герцога к ней уже улетучилась. Золотые денечки, когда она была могущественной фавориткой, миновали. Прекрасная Лукреция сполна хлебнула горечи унижений и сожаления, испытала жгучий стыд неудовлетворенного тщеславия. Все это позволило ей отвечать на вопросы Леонардо с умом опытного человека. Да и сам Леонардо уже относился иначе к этой красавице. Он сочувствовал ей. Громкий успех, которым он пользовался, не испортил его характера, как это обычно происходит с людьми посредственными. Напротив, слава сделала его более гуманным, он только укрепился в своих устоях. Ведь молва шла не о нем, а о признании ниспосланного ему свыше дара. Слава Леонардо в этот момент была безграничной.

— Герцог считает его чуть ли не ангелом во плоти, сошедшим с небес, — злословили куртизаны.

В глубинах сердца прекрасной Лукреции Леонардо сумел разглядеть яд беспредельного эгоизма. Но он был по-рыцарски милосерден. В своем портрете он лишь слегка приподнял завесу над правдой об этой женщине. Он ограничился только тем, что показал нам ее непомерную амбицию, ту радость, которую должна испытывать всякая красивая женщина, когда на нее смотрят с нескрываемым восхищением, и то страшное смятение, которое она обречена ежесекундно испытывать, видя, как увядает ее красота, подобно цветку, радующему взор прохожего всего лишь миг. О, как был прав Лоренцо Великолепный, посетовавший однажды на быстротечную юность! Вот почему лицо Лукреции, созданное Леонардо, несет на себе печать обреченности. Оно пророчит о будущем. Глаза ее наполнены неизъяснимой печалью. Она словно уже знает, что последние годы жизни ее возлюбленного пройдут под знаком мученичества. В лучистых глазах Чечилии Галлерани отразился золотой век герцогства. Лукреция явилась слишком поздно. Судьба уготовила Мавру чашу горьких страданий. Солнце эпохи Лудовико уже клонилось к закату.

Тем временем мысль о конной статуе перестала занимать Леонардо. Необычайная все-таки это история! История статуи, которая так и не была воздвигнута. Парадокс, таинственная сказка, невероятное приключение идеи-замысла — во всем этом как бы символика творческого фатализма художника, заранее обреченного на то, чтобы разбить вдребезги чашу своей фантазии. К 1490 году Леонардо совершенно отказался от первоначального замысла. Он предпочел своему вздыбленному коню более традиционный вариант конной статуи. Но образцом для подражания избрал не Верроккьо, создавшего конный монумент Коллеони, а более динамически уравновешенную статую Донателло.

Подгоняемый приступами дурного настроения, которое все чаще стало посещать герцога, Леонардо в июле 1493 года целиком ушел в работу над статуей. Он вылепил из гипса огромную, в натуральную величину, модель будущего бронзового оригинала. Статуя была выставлена возле триумфальной арки на праздники, которые проходили тогда в Милане по случаю бракосочетания Бьянки Марии Сфорца с императором Максимилианом. Художники со всей Италии устремились в Милан, чтобы хоть разок взглянуть на это чудо, чтобы представить себе, каким будет монумент в бронзе. Никто не стеснялся чувств, все провозглашали, что этот шедевр Леонардо — символ целой эпохи! Франческо Сфорца верхом на коне, одухотворенный пламенным воображением Леонардо, воплотил в себе идеал человека и сверхчеловека, столь дорогой для эпохи Возрождения.