Мариана Фриджени - Лудовико по прозванию Мавр

На этот раз он, к счастью, ошибся. «Тайная вечеря» была завершена. Трагедия в другом — в том, что художник всегда был недоволен собой: невероятное напряжение творческих сил, доводившее его до отчаяния, не позволило ему работать над фреской систематически. Это предопределило судьбу шедевра — обрекло его на исчезновение. Ритм, в котором трудился Леонардо, длительные перерывы, бесконечные переделки начатого оказались гибельными для фрески. Леонардо к тому же был вынужден применять краски, которые не выдержали испытания временем. Уже в конце XVI столетия знатоки живописи стали опасаться за судьбу шедевра.

Как знать, быть может, именно эта обреченность, печать которой легла на бессмертные лики, и является тем глубинным слоем фрески, созданной Леонардо, обусловив ее неповторимое очарование. Таким образом, эта работа Леонардо стала тем, чем должна была стать конная статуя Сфорца, — вечным символом странствий духа эпохи Возрождения. В «Тайной вечере» Леонардо передал предвосхищение вечного и понимание бренности сущего мира. В этом шедевре — бессмертие абсолюта и греховность смертной плоти. Леонардо благодаря напряжению всех творческих сил, на какое был способен только он, удалось воспроизвести легендарную многоликость человека Возрождения, передать движение ума и чувств. Именно это восхищает каждого, кто приходит поклониться Леонардо. Вершина драматического повествования «Тайной вечери» — тот миг, когда Христос произносит самое страшное, самое безутешное и обезоруживающее свое пророчество: «Один из вас предаст меня…»

Быть может, Леонардо таким образом отдавал последнюю дань уважения человеку, который предоставил возможность его гению реализовать себя. Воображением художника, чутко улавливающим малейшие движения духа, Леонардо разгадал сущность выдающегося деятеля Возрождения, его крестный путь, актерство на дипломатическом поприще, гибкость ума. Леонардо возвеличил человека, который больше, чем Чезаре Борджа, был похож на Государя Макьявелли.

Леонардо изобразил Христа погруженным в печаль, человеком скорбящим. В нем угадывается облик Мавра, покровительствовавшего Леонардо. Прототипами апостолов послужили простые миланцы, которых художник встречал в Боргетто. Но в этих ликах проглядывают черты государей Италии того времени, тех, кто последовал за герцогом точно так же, как галилейские рыбаки пошли следом за человеком из Назарета. Лицо Иуды, которое так долго не мог найти Леонардо, очень напоминает Карла VIII! Подобно тому как апостол-предатель приговорил к смерти своего учителя, так и французский король привел к гибели миланского герцога.

В «Тайной вечере» Леонардо удалось достичь наиболее полного самовыражения. Возвышенное благородство Христа и значительность Иуды позволили Леонардо отыскать выход тем чувствам, что теснились в его потрясенном сердце. Пусть документально и не доказано, что обликом своим Христос и Иуда напоминают Лудовико Мавра и Карла VIII, однако в апофеозе Христа, человека, обреченного на отчаяние, без сомнения, заключено пророчество его гибельного пути.

Благодаря тесной дружбе, соединившей на время Лудовико с Леонардо, миланский герцог, снисходительно относившийся к причудам и прихотям великого художника, обрел право на бессмертие.

Эразм Браска, посол Лудовико Мавра, почтительно замер перед одним из наиболее могущественных государей Европы. Он приветствовал Максимилиана I Габсбургского, императора и «короля римлян», высокого, атлетически сложенного красавца, обладавшего изысканными манерами благородного рыцаря.

Максимилиан был покровителем искусств и художников, позволял себе и широкий жест в отношении своих подопечных. Всем запомнилось, как однажды, когда прославленный Дюрер писал с него портрет и выронил из руки кисть, он, император, встал на колени и поднял ее с пола.

— Браска, — медленно проговорил император, — мне известно, что герцог весьма желал бы получить императорскую инвеституру. До сих пор ни один миланский государь не был удостоен столь великой почести. Что ж, мои условия предельно ясны: Лудовико надлежит внести десять тысяч флоринов в императорскую казну и взять на себя обязательство оказать мне поддержку в войне с королем Франции. В таком случае герцог получит то, чего он так страстно добивается. Я предоставлю ему торжественную инвеституру.

— Следовательно, государь, можно считать, что дело сделано, — отозвался Браска, опытный дипломат, служивший послом при дворе савойских герцогов и, таким образом, хорошо осведомленный насчет дипломатических приемов самого императора. — Не сомневаюсь, вы получите и деньги, и поддержку в войне против французов.

Однако участие Милана на стороне императора в войне с Францией было делом времени. 25 мая 1494 года Максимилиан подписал мирный договор с французским королем Карлом VIII. Карл же потребовал от императора противоположное тому, о чем Максимилиан уже договорился с Лудовико Мавром: он предложил Максимилиану свою дружбу в обмен на то, что «король римлян» не станет препятствовать его вторжению в Италию.

Хитрый Максимилиан придерживался тактики всем и всегда давать обещания. Он не возражал бы, чтоб французский король занял плодородные итальянские долины, но он также был не против оказать поддержку Лудовико, миланскому герцогу. В обмен на это обещание Мавр готов был заплатить дорогую цену. Он выдаст замуж за императора свою племянницу, красавицу Бьянку Марию, дочь своего убиенного брата Галеаццо Марии и сестру несчастного Джана Галеаццо. В приданое за ней он даст 400 тысяч дукатов. Однако сумма эта была столь огромна, что выплатить ее можно было только по частям. И Лудовико, опасаясь возлагать на свой народ непосильное налоговое бремя, в тот момент, когда пришла пора выплачивать третью часть приданого, решил расплатиться из собственной казны.

5 сентября 1494 года император взял на себя тайное обязательство предоставить инвеституру герцогу Лудовико. Предоставление императорской инвеституры — дело сложное и запутанное. Дело в том, что при ее получении Лудовико еще не был полноправным правителем Милана, хотя на протяжении десяти лет фактически управлял герцогством. Еще был жив настоящий герцог, который отправится в мир иной только месяц спустя. Но Лудовико и на этот раз готов объяснить все к своей выгоде: в действительности он — единственный из рода Сфорца, кто может претендовать на трон в герцогстве, так как в момент его рождения Франческо Сфорца уже был герцогом Милана, а в год появления на свет его брата Галеаццо Марии, от которого происходит нынешний герцог Джан Галеаццо, отец таковым не являлся. Подобные юридические обоснования Лудовико, естественно, не выдерживали никакой критики. Но главное для него было так или иначе обосновать свою безудержную жажду власти.