Мариана Фриджени - Лудовико по прозванию Мавр

Изобретательность, смелость поиска, придавшего его кисти волшебное умение отсекать отжившее и обнажать живое, фантазирование, естественно смешивавшее действительность с философским вымыслом, — все это стало для Леонардо жизненной потребностью. Свадьба Джана Галеаццо Сфорца в 1489 году была как раз одним из тех счастливых случаев, когда его причудливый, фантастический дар сумел раскрыться в наиболее вольной форме. Леонардо придумывал украшения, костюмы, цветовую гамму для обрамления битвы на копьях. Он подготовил сотни эскизов, по которым опытные портные сшили изумительной красоты костюмы для рыцарей и их болельщиков. Наконец Леонардо задумал и осуществил всю механическую часть грандиозной оперы «Райский праздник», поставленной в замке 13 января 1490 года. Быть может, Леонардо испытывал необходимость в самоутверждении, ибо не покидало его тревожное чувство, что он оказался в опале у герцога, что Лудовико уже не уважает его так, как прежде. Самое же печальное то, что и он, и все остальные уверены: конная статуя Франческо Сфорца, из-за которой он, собственно говоря, и был приглашен к миланскому двору, не будет построена никогда.

Более других в скептическом тоне о возведении памятника высказывался Пьетро Аламанни, флорентийский посол при миланском дворе. 22 июля 1489 года он писал во Флоренцию Лоренцо Великолепному, давая отчет о своей последней встрече с Лудовико Мавром: «Маэстро Леонардо да Винчи, — сказал миланский герцог, обращаясь к флорентийцу, — признанный гений. Но, как все гении, он — сплошное непостоянство. Мы поручили ему несколько лет назад возведение грандиозного конного памятника в честь нашего отца. Рисунки, которые он нам представил, свидетельствовали о том, что замысел его великолепен. Но, увы, работа с тех пор так и не сдвинулась с места. Зная о переменчивости настроений Леонардо, можно было бы предположить, что он утратил к этому нашему начинанию всякий интерес. Правда, существуют макеты. Быть может, единственное, в чем мы испытываем недостаток в настоящее время для завершения проекта, так это исполнитель. Я просил бы Лоренцо Великолепного дать мне совет, кто из известных ему мастеров мог бы довести до конца эту конную статую».

Итак, Аламанни передал во Флоренцию эту просьбу Мавра. Доброжелатели, естественно, позаботились о том, чтобы Леонардо тотчас узнал, что его отстранили от проекта. Хотя, как знать, скорее всего, сам Лоренцо позаботился о том, чтобы беглец как следует прочувствовал горечь поражения. Во всяком случае, Леонардо сосредоточил отныне все свои силы на том, чтобы доработать проект. Один из первоначальных его замыслов — вздыбленный на скаку конь, который должен сбросить вцепившегося в него всадника, чтобы устремиться вдаль на свободу, подобно выпущенной из туго натянутого лука стреле. Такова была динамика замысла. Теперь же Леонардо представлялось, что это все во многом осложнит или даже сделает невозможным осуществление проекта на практике, ведь надо было махину отлить в бронзе. Леонардо подготовил новые эскизы, где разработал в подробностях иную концепцию памятника: конь спокоен, с достоинством шествует под рыцарем, торжественно восседающим в седле. Леонардо обратился к Мавру за одобрением нового варианта.

— Полагаю, я непростительно долго заставил вас ждать. Но вот только сейчас я, пожалуй, могу предложить на ваше рассмотрение более уравновешенную концепцию. Отец ваш был не простым кондотьером. Он был создателем и хранителем итальянского равновесия, великим примирителем противоречивых интересов многочисленных итальянских государств. Он был государственным деятелем, в максимальной степени проявившим качества военачальника и дипломата. Вот почему мне потребовалось время. Только сейчас я принял окончательное решение — классическая и гармоничная уравновешенность двух объемов: фигур рыцаря и боевого коня. Вот в чем весь смысл. Древние поступили бы точно так же. Франческо Сфорца — это Марк Аврелий нашей эпохи. Только сейчас я готов приступить к заключительному этапу работы над монументом.

Мавр улыбнулся. О, как хорошо знал он людей! Он знал, что перемена в настроении Леонардо была предопределена с тех пор, как он, Мавр, пригрозил, что откажет Леонардо в своем уважении. Теперь же, когда великий мастер в столь изысканной манере сумел извиниться за несколько лет, пропавших для работы над заказом в общем-то даром, да еще представив дело таким образом, будто он только и делал, что денно и нощно обдумывал проект памятника, Лудовико не оставалось ничего иного, как согласиться:

— Что же, приступай, но поторапливайся.

Леонардо записал в своем дневнике: «23 апреля 1490. Начал эту книгу и возобновил работу над конем». Но, быть может, в тот самый момент, когда он приступил к работе, она снова стала ему претить. Таков был его темперамент — неуравновешенный, склонный к фантастическим преувеличениям. Леонардо возвратился к своим прежним великолепным рисункам. Какой грандиозный замысел! Вот они — боевой вздыбленный конь и поверженный наземь рыцарь! Отказаться от такого потрясающего замысла? Нет, никогда! Леонардо воскресил в своем сердце ту любовь, с какой он работал над этим устремленным ввысь и вдаль конем. Все чувства напряжены. Ведь это откровенный образ бунтаря и мятежника, спешащего на поле брани! Это образ его собственной бунтарской души. Но Леонардо понимал умом, что времени у него не осталось. Проволочки, задержки с работой над проектом не были только лишь прихотью его фантазии. Дело в том, что никто и никогда еще не пытался отлить подобную конную статую. Образ же более классический и гармоничный, образ Сфорца, государственного мужа, подготовившего великое благодеяние для Италии — мир в Лоди, создавшего систему итальянского равновесия, более конкретен и имеет все шансы стать образцом нового итальянского стиля. Леонардо уверен, что превзойдет великие шедевры Гаттамелаты, Донателло, Коллеони и своего наставника и учителя Верроккьо.

Но беспокойный характер никак не дает ему возможность принять действительно окончательное решение. Прошло еще несколько недель, и Леонардо отверг первоначальный замысел. В голове теснились идеи одна безумнее другой, лишавшие его сна. Нет, он не мог не дать им выхода. Пусть оживут хотя бы на бумаге.

— Более других меня занимает разработка военного мотива, — признался Леонардо герцогу. — Быть может, виной тому грозовые тучи, сгустившиеся на горизонте Италии.

Леонардо извел несколько тетрадей, заполнив их записями, рисунками, проектами, картами, в которых стал разрабатывать заинтересовавшую его вдруг тему. Он даже переписал и тщательно прокомментировал трактат «О военном искусстве», изданный Вальтурием в 1472 году. Как всегда, когда язык научно-технических трактатов подводил его, так же как подводила латынь, он восполнял пробелы потрясающими зримыми образами своих сокровенных мыслей. На страницах военных тетрадей оживали огромные военные машины — машины смерти, хитроумные, фантастические твари, напоминавшие отчасти те, которые выдумывали Франческо ди Джорджо и Таккола. Но и на этой стезе Леонардо значительно обогнал время. Всякий рассматривающий в удивлении эти военные рисунки не мог не испытать потрясения. Да ведь это же прообраз орудия будущих эпох, современных нам машин смерти и разрушения! Ви́дение гения не знало пределов времени, к какой бы области творчества он ни обратил свой внутренний взор. Мавр был равно потрясен и удивлен увиденным.