Фернандо Намора - Огонь в темной ночи

— Дайте мне хоть немного денег…

Лето кончилось почти неожиданно. Как только город, пробудившийся от летаргии, встряхнулся, чтобы поспешно произвести целую серию метаморфоз, вечера сделались короткими и мягкими. Они таяли в тумане, поднимавшемся от реки, который возвещал о наступлении нового времени года.

Начиналась трудовая жизнь. И пасмурные дни вновь прививали горожанам вкус к прерванным томной и пустынной вялостью лета делам. Город связал свою судьбу с периодическими осенними приливами молодежи — осенью в Коимбру отовсюду стекались бурлящие потоки студентов, тысячи парней и девушек приезжали в лицей и университет, и, когда эти перелетные птицы улетали, город вновь становился мрачным, словно вымершим.

Однако дни все еще стояли теплые. Теплые и спокойные, озаренные солнечным светом, который уже не раздражал глаза. Насыщенная запахами лета, осень манила молодежь в поля, на лоно природы, прежде чем зима и суровый ритм университетской жизни помешают их отдыху.

Жулио любил бабье лето. Он ходил по улицам, наслаждаясь последними лучами солнца, сливаясь с радостно возбужденной толпой горожан. Он предпочитал места, где не мог встретить знакомых.

Жулио свернул с тенистой тропинки, проложенной между Крепостной стеной и Ботаническим садом, и направился к широкому проспекту, по обеим сторонам которого тянулись ряды величественных деревьев и заросли кустарника, уцелевшего от жары нескончаемых летних дней. Листва еще хранила утреннюю свежесть, и в сверкающей росинками пыли отражался солнечный свет. Перистые облака над рекой почти сливались с нежной голубизной неба, но очертания университета уже вырисовывались на лиловом фоне. Хотелось вобрать в себя все это — осень, запах опавших листьев, вызванные ими эмоции. Хотелось жить.

Трамваи, покачивающиеся на старых рельсах, быстрые автомобили, молодые женщины с детьми, шедшие вдоль садовой ограды, веселые и общительные, — все словно торопились принять участие в празднике. Потом появились торговки из предместья, шали их были повязаны так, чтобы не скрывать колышущихся при ходьбе бедер, и под тяжестью плетеных корзин с фруктами походка их приобретала ритм танца. За ними с трудом семенила, торопясь изо всех сил, чтобы не отстать, сгорбленная старушка, склонившаяся чуть ли не до земли. И потому ли, что все этим утром было легко и приятно, Жулио представил, как почтенная мать семейства возвращается с рынка и резвый ослик рысцой трусит рядом с ней, нагруженный покупками, заставляя ее то и дело ускорять шаг. Ослик наизусть знает дорогу домой, в садик, отгороженный листами железа и битком набитый всякой живностью. Жулио никогда бы не смог отказаться от этой буколической идиллии, исполненной простой, но всегда желанной прелести, потому что она напоминала ему детство.

Жулио подбросил ногой скомканную бумагу, заметив, что кто-то попытался придать ей форму мяча, и огляделся по сторонам в поисках мальчугана, который, вероятно устав от игры, бросил этот мяч на дороге. Этим утром у него было такое же настроение, как в дни ученья в начальной школе, когда понятие о времени терялось, едва находился кто-то, с кем можно было поделиться ощущением полноты жизни.

Поэтому он с блеском в глазах, улыбаясь, дарил свою радость деревьям и незнакомым людям. Внезапно Жулио вспомнил, как проходило его последнее свободное от дел утро: он воспользовался им, чтобы удовлетворить свою любознательность будущего врача и добился консультации в больнице. На скамейках, поставленных рядами, сидели, дожидаясь очереди, неопрятные люди; казалось, их привели сюда, чтобы они испытали в этой скученности равнодушие себе подобных. Но скамей для всех не хватало. И поэтому другие больные, производящие столь же гнетущее впечатление, толпились в вестибюлях и коридорах и терпеливо ждали; все в них — жесты и взгляды — было исполнено страдальческого и безропотного ожидания.

Белый халат позволил Жулио пройти во врачебный кабинет. Больные входили в одну дверь и после недолгого осмотра тут же выходили в другую, ведущую в сад. На них смотрели не как на мужчин или женщин, пришедших к врачу в надежде на излечение, а как на живые примеры, отождествленные с историями болезни, которые надо было заполнить именами и цифрами.

— У вас высокая температура?

— У вас хороший аппетит?

— Вы потеете?

Хинин и тонизирующее. И вот на пороге следующий, и ему задают все те же, набившие оскомину вопросы. Студенты последнего года обучения, зубоскаля по каждому поводу, с презрительной ухмылкой затягивались сигаретой и, если их звали взглянуть на интересный случай, подходили равнодушно, не спеша, словно они все давно знают. Высокомерие их казалось смешным, но, видя самоуверенность старшекурсников, Жулио не мог подавить в себе робость. Начиная с этого дня его разочарование в избранной профессии все возрастало. Он был обманут в своих ожиданиях.

Но почему возникло это мрачное воспоминание? Окружающая реальность, утро и солнце — вот что теперь должно его привлекать. Вдалеке еще виднелась фигурка изо всех сил торопившейся старой крестьянки; и он поспешил переключить на нее внимание, запечатлеть в памяти ее облик и все те простые вещи, что окружали ее, — сад, животные, запах травы. Прошел еще один трамвай, переполненный детворой из колледжа. Они махали ему рукой. Жулио тоже помахал им в ответ и ускорил шаг, ему захотелось поехать с ними. В конце концов, он просто сентиментальный слюнтяй, надевший маску фанфарона, правильно сказала Мариана. Ах, эта Мариана, с ее манерой касаться проблем осторожно, слегка, точно человек, со страхом вступающий в жизнь и опасающийся кого-нибудь обидеть; однако у нее хватало воли не поддаваться влиянию среды! Молодежь живет, парализованная тенями прошлого. Старики влачат за собой по жизни ошибки и обманы и навязывают юным это наследие, чтобы хоть в этом найти себе оправдание. Родители требуют от детей покорности, приобщая их к порокам своего одряхлевшего мира, к трусости, которую сами не сумели преодолеть. Сможет ли Мариана в конце концов выпутаться из этой тины?

Из бакалейного магазина за углом, где улица, миновав проспект, устремлялась вниз по склону холма, доносился дурманящий запах жареного кофе. Это было искушение. И торговка фруктами, сидящая в дверях лавки, на витрине которой красовались груши и поздний виноград, тоже пыталась привлечь его внимание своим товаром. Жулио купил у нее гроздь винограда и набил им рот. Но это не заглушило желания выпить кофе. Он заметил, что время почти подошло к обеду, и ощутил голод. Однако возвращаться в пансион не хотелось. Он сел на скамейку среди деревьев, радуясь случаю побыть одному. Иногда его мысли неожиданно устремлялись к какому-нибудь событию или воспоминаниям, и как бы Жулио ни осуждал это бегство от действительности, все равно он жадно к нему стремился, потому что заранее знал, что мечты доставят ему ни с чем не сравнимое удовольствие. Жулио с раздражением убеждался, что почти всегда его склонность к уединению вызывалась именно этим сладостным безумием воображения, и чем больше пытался он его обуздать, тем заманчивей оно становилось.