Фернандо Намора - Огонь в темной ночи

Но в этот момент влажные глаза отца устремились к ней, ласковые, умоляющие или только рабски покорные. И снова она почувствовала себя пленницей.

Отец Луиса Мануэла родился в Бразилии. Там ему досталось мудреное имя Алсибиадес и крупное состояние, накопленное с упорством, присущим эмигрантам из Европы, стремящимся вновь обрести утраченное в стране предков богатство. Женитьба на девушке из знатной семьи облагородила наконец эти деньги, о происхождении которых предпочитали умалчивать.

Сеньор Алсибиадес еще не успел привыкнуть к безделью. Поэтому он превратился в одного из самых деятельных промышленников страны, и его резиденция — старинный родовой замок, роскошное убранство которого свидетельствовало на каждом шагу об утонченном вкусе супруги, — постепенно превратилась благодаря склонностям Луиса Мануэла в место, где собирался цвет университетской молодежи. Иногда замок посещала и городская интеллигенция, поэты-саудозисты [14] Саудозисты (от слова «saudade» — тоска, томление) — разновидность португальских поэтов-символистов. , продолжающие ратовать за преемственность поколений, но, испуганные окружающей обстановкой или рассердившись, что к ним не относятся с тем почтением, на какое они, по их мнению, имели полное право претендовать, поэты, однажды побывав у Луиса. Мануэла, больше там не появлялись. Под конец эти вечера стали посещать одни студенты: они умели не замечать надоедливого присутствия хозяев, хотя строгость меблировки, гардин и антикварных вещей сковывала их.

В конце концов доне Марте пришлись по вкусу эти вечеринки, потому что участники их откровенно презирали лицемерие аристократов, которые с таким осуждением отнеслись к ее плебейскому браку: эта молодежь проливала бальзам на ее уязвленную гордость, ведь она была уверена, что друзья Луиса Мануэла — люди талантливые и со дня на день станут знаменитостями, как и он сам. Тогда другие знатные семьи в городе бросятся наперебой зазывать их к себе на вечера, но уже будет поздно. Слава открытия будет принадлежать только ей. Кроме того, дона Марта считала, что ее вечера играют решающую роль в выявлении этих умов, так нуждающихся в поддержке, и потому щедро и настойчиво угощала студентов. По ее понятиям, молодежь прежде всего нуждалась в хорошем питании. Впрочем, прихоти Луиса Мануэла, хоть они и встречали порой противодействие матери, выражающееся в слезах и уговорах, в конце концов всегда удовлетворялись, и дона Марта неизменно находила оправдание обожаемому сыну. А Луис Мануэл требовал, чтобы вечерами у него собирались друзья.

Юноши группами разбредались по саду, где всегда можно было посидеть на скамейке, сделанной из ветвей пробкового дуба, полюбоваться небольшим озером с красными рыбами и романтическими нишами со статуэтками эпохи Возрождения, пока разыгравшийся аппетит не побуждал их более или менее застенчиво пробираться в гостиную, где подавали чай с пирожными, которые доставляли удовлетворение их желудкам, стосковавшимся в жалких студенческих пансионах по вкусной еде.

В этот день компания студентов сидела в саду под сенью ветвистого дерева в креслах-качалках и с наслаждением курила сигары владельца замка.

Отсюда было удобно наблюдать за состязанием на теннисном корте, где Луис Мануэл без особого воодушевления играл со своей родственницей, только что приехавшей из города. Один только сеньор Алсибиадес продолжал стоять, широко расставив крепкие ноги, и его мускулистая грудь угрожала целостности пуговиц на рубашке. Чтобы размяться, он вдруг принялся бегать по полянке, выпятив грудь и подняв голову, пытаясь заставить собаку бегать вместе с ним. Собака по кличке Русак лежала поодаль, положив морду на лапы, и делала вид, что не обращает на хозяина ни малейшего внимания; внезапно она вскочила. Она ожидала, что сеньор Алсибиадес ее приласкает, но, раздраженная запахом нескончаемых сигар, улеглась неподалеку на траве, готовясь к новому прыжку. Русак был огромный, исполненный чувства собственного достоинства пес. С другими, не исключая и доны Марты, он держался с презрительным равнодушием и всегда ворчал, когда какой-нибудь смельчак пытался подкупить его лаской.

Тем временем появилась дона Марта. Ноги ее были слишком тонки для столь полной фигуры, и потому она иногда напоминала курицу с набитым зобом, которой приделали птичьи лапки. Благородная дама никак не могла примирить аристократические замашки, бывшие У нее в крови, с желанием казаться простой и непринужденно-приветливой с этой не признающей условностей молодежью. Результатом таких усилий была никого не убеждающая в ее искренности улыбка, обращенная к каждому гостю, и выражение снисходительного превосходства.

Юноши вскочили с кресел и неуклюже выстроились в ряд перед хозяйкой, ожидая, когда кто-нибудь из них скажет подходящую к случаю фразу. Зе Мария отряхнул мятый пиджак и с раздражением заметил, что отделка на лацканах грязная. Он подумал, кого бы можно отчитать за такую небрежность, конечно, Дину, она-то уж должна была бы следить за его костюмами, и, бросив мимолетный взгляд на Сеабру, мысленно сравнил себя с этим щеголем; сравнение оказалось настолько не в его пользу, что он решил тут же ретироваться или же нарочно подчеркнуть свое сходство с деревенским увальнем.

Дона Марта прервала почтительные приветствия гостей, чтобы сделать замечание мужу: указывая на собаку своей тонкой рукой, она сказала:

— Алсибиадес! По вашей вине собака испортила мне газон. Посмотрите сами.

Игравшая с Луисом Мануэлом в теннис девушка, напевая, подошла к ним.

— Добрый день, тетя. У нас сегодня была потрясающая игра.

Дона Марта не ответила. Ей было неприятно видеть, что сын запыхался после игры с кузиной, и в глубине души она осуждала девушку за то, что та заставила его заниматься такой глупостью. Прищурив глаз, хозяйка разглядывала гостей. Она остановилась возле Дины.

— У вас прехорошенькая кофточка. Ну-ка повернитесь.

Дина покраснела до корней волос. Но владелица замка уже забыла о ней, обратив свое непостоянное внимание на других. Наконец она ущипнула племянницу за щеку:

— Эти игры полезны тем, у кого хорошее здоровье, детка. А Луис и так подвержен всяким заболеваниям. Но кто же все-таки победил?

— Ты еще спрашиваешь! — воскликнул сеньор Алсибиадес, решив быть любезным. — Малышка прямо-таки создана для таких занятиев …

Дона Марта, в ужасе от вопиющей неграмотности супруга, быстрым и свирепым взглядом приказала ему замолчать. Слова мужа, прозвучавшие здесь, среди утонченных юношей, напоминали о бразильской сельве, о тысячах пробелов в образовании, а ведь их давно пора было изжить. Пока дона Марта поспешно придумывала новую тему для разговора, заставившего бы забыть о промахе мужа, тот угрюмо гладил Русака по спине. Его задел этот суровый, осуждающий взгляд. Он знал, что его присутствие здесь еле терпят и никто даже не дает себе труда это скрыть. Дона Марта, дети, приглашенные навязывали ему свое общество, тратили его деньги так, словно оказывали величайшее благодеяние. Для своей семьи он так и остался сыном крестьян-эмигрантов, на которого возлагалась обязанность зарабатывать деньги; чужие притворялись, будто не замечают его неотесанности и низкой культуры. Неожиданный поворот событий, разрушительное действие времени заставили аристократов вроде доны Марты забыть о былом высокомерии и связать свою судьбу с внезапно разбогатевшими выскочками. И хотя предки сеньора Алсибиадеса носили не менее славное имя, он считал, что принадлежит к миллионам безвестных тружеников, которые из века в век наполняли едой желудки и амбары знатных господ. В общем, все оставалось по-прежнему, только сюзерены изобрели более выгодный способ эксплуатации рабочей силы: они сажали вассалов за свой стол, оказывали им за хорошее вознаграждение честь породниться с собой.