Валентин Курицын - В зареве пожара

— Ну-с, друзья, я должен констатировать печальный факт. Влага жизни иссякла и мои ресурсы тоже! Решайте, как нам теперь быть? Пить или не пить, вот в чём вопрос! Придётся прибегнуть к внешнему займу. Хотя, по совести говоря, я на успех особенно не рассчитываю. Пошарьте в карманах, может быть, у кого что и найдётся.

— У меня, например, нет ни сантима, — грустно улыбнулся Косоворотов. — Да, может быть, можно что-нибудь реализовать, — высказал он предположение.

Петров окинул скептическим взором своё наличное имущество, развешанное по стенам, и покачал головой.

— Кой дьявол! всё реквизитный хлам. Нечего заложить!

— Погоди, ребята, мы стекло утилизируем! — нашёлся ходатай по делам. — Здесь пустых бутылок копеек на восемьдесят будет.

— Так чего ж вы? — вмешался Сокоренко, — командируйтесь!

— Граждане! чья очередь за водкой идти? Маэстро, ваша очередь…

Музыкальный клоун угодливо заморгал подслеповатыми глазками и взялся за шапку.

— Это мы можем… Один момент. В чём только я понесу посуду?

— На вот тебе грязную наволочку, в неё завернёшь бутылки…

Изобретательный ум ходатая по делам оказался на высоте положения.

— Ну, ладно. Ты, свистулька, ступай в монопольку, — скомандовал он, — сдашь там посуду и возьмёшь полторы бутылки, а я добегу до лавочки, что на углу… Там у меня маленький кредит. Лавочник приторговывает водкой. Захвачу у него бутылку и закусить чего-нибудь…

…Через полчаса на столе появился резерв.

За выпивкой и разговорами время шло незаметно.

…Уже вечерело.

Серые сумерки вползали в комнату.

Музыкальный клоун, которому в воздаяние успешно выполненной миссии был поднесён кубок Большого Орла, спал, свернувшись в углу. Его не беспокоили.

Между бодрствовавшими собутыльниками тянулся какой-то отвлечённый спор.

…Сокоренко, должно быть, надоело слушать эти туманные разглагольствования.

Он облокотился на руку, откинул волосы, закрыл глаза и залился песней…

Грустные нежные звуки тихо реяли и умирали в душной маленькой комнатке…

Плакала песня о чём-то безвозвратно далёком.

Слышались в ней накипевшие слёзы.

Тоска об утраченном счастье…

И вспоминался почему-то тихий летний вечер, когда на верхушках тополей слабо дрожат закатные огни, а вода в стаканах отражает синюю тень берегов.

…Плакала песня, и молчали люди.

Просыпалась в сердце глухая ноющая тоска…

…На последней неделе поста стояли тёплые ясные дни.

…Начался ледоход.

Широко разлившаяся река затопила заречную слободку. Луговые низины были также затоплены.

Громадные белые льдины медленно скользили по реке…

Уплывали куда-то в синюю даль…

По вечерам набережная была полна народу…

Горожане собирались сюда на прогулку.

Толстые ожиревшие лавочники приходили со всеми чадами и домочадцами. Чинно двигались по тротуарам и солидно здоровались со знакомыми.

…Говорили о погоде, о делах на овёс.

Молодёжь, гимназисты и реалисты шлялись шумной весёлой гурьбой…

Громко перекликались между собою. Горячо толковали об отмене экзаменов.

Влюблённые парочки сияли молодостью и счастьем.

…В тихие тёплые вечера, когда бледно-палевый закат догорал за рекой, на пустынной дамбе чёрными силуэтами вырезывались одинокие фигуры людей, ушедших от шума и толкотни набережной…

Когда совсем темнело, в мягких, синих сумерках бесшумно скользящие льдины походили на белых фантастических птиц…

И река, и эти льдины, уплывающие вдаль, говорили о весне, о счастье, о далёких краях…

Было грустно и не хотелось уходить домой…

Городской шум постепенно замолкал…

Набережная пустела…

И тогда, в эти часы, можно было наблюдать на старых скамейках набережной одиноко сидящих людей, для которых весна и разлив реки не принесли ничего, кроме грустных воспоминаний…

Медленно, неохотно расходились по домам. Задерживались на перекрёстках.

Бедно одетые девушки, с бледными утомлёнными лицами, останавливались и подолгу смотрели на реку, точно прощаясь с ней до завтрашнего вечера.

Они думали о своих душных мастерских, о скучной трудовой жизни, о маленьком скромном счастье…

И дымка задумчивой грусти туманила их усталые глаза…

…Шла тёплая весенняя ночь.

…Страстно, до слёз, хотелось счастья, нежных доверчивых поцелуев, милых слов, робкого наивного признанья…

…Шла ночь.

…Медленно и бесшумно двигались льдины.

…Чутко засыпала река.

Гасли один за другим городские огни. Но долго ещё, до белой зари, по спящим улицам тихо бродила одинокая тоска, разбуженная весной…

Вечером в страстную субботу Нина Константиновна сидела на подоконнике открытого окна и задумчиво следила за игрой весенних облаков…

Окно выходило в сад. Старые развесистые берёзы и кусты черёмухи были покрыты первой яркой зеленью распустившихся почек.

Аллейки, еще влажные от недавно растаявшего снега, были подчищены и выметены. Дёрн, облегавший цветочные куртины, зеленел молодой травкой.

…В доме было тихо.

Все предпраздничные приготовления были закончены.

Ниночка принимала деятельное участие в этих хозяйственных хлопотах. Помогала экономке и порядочно утомилась. Теперь отдыхала, наслаждаясь тишиной и весенним вечером.

Было условлено, что Алексей Петрович и Евсеев зайдут к ним часов около десяти, а отсюда все вместе отправятся к заутрене. Имелась в виду церковь мужского монастыря, где нельзя было ожидать большого скопления народа и связанной с этим обычной давки и толкотни.

…Налетел тёплый ветерок. Чуть шевельнул занавеску окна. Ласково прикоснулся к волосам девушки.

Она небрежным жестом поправила причёску и соскочила с подоконника. Прошлась по комнате. Переставила кой-какие безделушки на своём письменном столе.

Делать было положительно нечего. Читать не хотелось.

Накинула платок и вышла на терраску.

Длинная влажная тень ложилась от дома на сад. Алели верхушки деревьев…

Из-за флигеля доносились звонкие молодые голоса: там братья Ниночки, гимназисты, возились над сооружением качели. Девушке захотелось сбежать в сад и присоединиться к ним. Помешала Гликерия Константиновна.

— Нина, иди к нам: мы сейчас будем яйца красить.

За этим занятием время прошло незаметно. Потом нужно было одеваться к заутрене.

В начале одиннадцатого пришли кавалеры.

Сёстры одевались в своей комнате.

Гостей встретил старик Косоворотов.

Сухо поздоровался.

— Садитесь пока, молодые люди, подождите… В какую церковь думаете идти?

— В монастырь… Там народу бывает меньше, чем в остальных церквах. Не такая жара и давка.