Валентин Курицын - В зареве пожара

— Тихие пристани, — задумчиво покачал головой Евсеев. — Ну, я не сказал бы этого… Здесь дно жизни.

— Дно, говорите Вы, — живо подхватил Антон, — так что же из этого? Разве Вы не знаете, что на дне всегда стоит затишье? Я разумею не дно, которое воспел Горький, а настоящее морское… Правда, здесь нет зеленоватой оцепенелости волн, нет ползучих водорослей и красивых раковин, но люди, обитающие на этом дне, также мертвы и далеки от жизни, как и трупы жертв кораблекрушений, занесённые морским песком… Чем грязнее кабак, чем грязнее и беспардоннее его посетители, тем ярче подтверждается выраженная мною мысль. Зайдите в любое из этих злачных мест, и Вы увидите прекрасные образчики живых мертвецов. Всех их захлестали волны житейского моря!

…Разговаривая, они подошли к набережной.

Направо и налево тянулись торговые склады, конторы пароходств.

…Стоял жаркий летний день.

…Дымка сизой пыли висела над набережной.

На пристанях работа кипела вовсю.

Лязгали якорные цепи, скрипели лебёдки, грохотали телеги.

Оборванные, утомлённые грузчики с грязными вспотевшими лицами суетились около товарных складов.

Работали молча, изнемогая от усталости и зноя.

Медленно, один за одним, гуськом поднимались грузчики по шатким сходням, кряхтя под тяжестью ноши…

…Для того, чтобы попасть в заречную слободку, нужно было пройти вдоль набережной и спуститься к мосту через болотистое полувысохшее русло притока реки.

На самом углу, на спуске к мосту, возвышалось большое двухэтажное здание, сложенное из кирпича.

Здесь был трактир третьего разряда с бильярдами.

Грязный притон с подозрительной репутацией, около которого постоянно толпились кучки золоторотцев, занятых игрою в орлянку.

Из окон нижнего этажа постоянно тянуло запахом перегорелого сала, слышались пьяные песни и ругань.

Тёмная разношёрстная публика посещала этот трактир.

Бывали тут мелкие шулеришки, фартовый народ, начиная от карманщиков и кончая ночными громилами.

По вечерам в нижнем этаже собирались рабочие с пристаней.

Пили чай и водку под звуки хриплого старого оркестриона.

Изредка сюда попадали гости и другого сорта.

Подкатывала к трактиру дребезжащая извозчичья пролётка и высаживала какого-нибудь загулявшего приказчика из города в компании девицы, размалёванные щеки которой не оставляли сомнения в её профессии.

И тогда в трактире начиналась широкая гульба, пока неосторожного кутилу не обирали до нитки.

…Поравнявшись с трактиром, Косоворотов с комическим сожалением тряхнул головой и хлопнул себя по карману.

— Ни сантима! Жалко, чёрт побери! В самый раз бы сейчас бутылочку пивца раздавить… Но, увы! не имеется презренного металла. — В дороге, знаете, поиздержался, — как говорит Хлестаков… Слушайте, юноша, — круто обернулся он к Евсееву, — ссудите мне некоторую толику деньжат. Копеек этак тридцать-сорок. Пойду и выпью за успех русской революции.

Просьба эта застала Евсеева врасплох.

Отказать было как-то неловко.

Он порылся в своём тощем кошельке и подал Косоворотову два двугривенных.

— Ну вот, спасибо, голубчик, — расчувствовался бывший актёр.

— Великое русское спасибо от души. Теперь я богат, как Крёз. Вашу руку, мой юный и великодушный друг. Не поминайте лихом беспутного Антошку Косоворотова, неудавшегося трагика из купеческих оболтусов. Увидите моих прекрасных сестриц, передайте им привет от погибшего брата. Последнее прости со дна морского. Ха, ха, ха! Ну, прощайте!

Антон быстро побежал по ступенькам крыльца и скрылся за дверью трактира.

Евсеев продолжал свой путь, занятый невесёлыми размышлениями, вызванными разговором с Косоворотовым.

А этот, последний, гордо побрякивая монетами, подошёл к стойке, кивнул буфетчику с фамильярностью старого знакомого и с апломбом потребовал:

— На два пенса виски с содовой водой!

Здесь уже знали повадки Косоворотова.

Буфетчик лениво усмехнулся.

Подручный мальчишка поставил перед Косоворотовым распечатанную сотку и бутылку пива.

Пиво было дрянное, тёплое и в соединении с водкой представляло одуряющую смесь.

Антон быстро охмелел.

Мрачно сидел, навалившись на стол, подперев голову рукой.

К вечеру деньги были пропиты.

Хозяин в долг не давал.

Но не хотелось уходить из трактира.

К вечеру здесь стало шумно: подвалила публика.

Оркестрион захрипел «Дунайские волны».

…Кто-то пьяный и мокрый наклонился над Косоворотовым и тормошил его за плечо.

— Ахтёр, а ахтёр! Вставай, чего раскис? Ступай к нам. Поднесём, ей Богу поднесём!

Косоворотов поднял отяжелевшую голову.

Чьё-то красное возбуждённое лицо склонилось над ним.

— Не знаю… А, впрочем, всё равно… Благие намерения всегда должны быть поо…поощряемы. Идём!

Гуляла какая-то компания мелких мазуриков.

Пили, орали песни, галдели.

Все они, оказывается, как-то знали Косоворотова.

Уже поздно ночью, когда пьяный шум в трактире достиг апогея, один из собутыльников Косоворотова облапил его мокрыми осклизлыми руками и пьяным слезливым тоном начал упрашивать:

— Ахтёр, дружище, распотешь душу… Хвати што-нибудь по киятральному. Закатывай посердцещипательней. Уважь компанию!

Косоворотов несколько ободрился.

Воспрянул духом.

— Ты-ы, пьяная мразь, брось! убери свои поганые лапы! Огненными словами я сжёг бы ваши души, но… тяжело говорить. Как вы поймёте меня, вы, рождённые в тинистом болоте порока и преступлений? Великой жалости к вам и вместе с тем великого презрения преисполнено моё сердце…

— Хо, хо, хо! Ловко! Ай да ахтёр!

Косоворотов поднялся во весь свой рост и громко возопил, охваченный пьяным возбуждением:

— Вы, сидящие здесь, вы, жалкие и гнусные отбросы города: сыщики и сутенёры, воры и пьяницы, слушайте огненные слова новой истины! Я говорю вам: близок час страшного суда. Суда над богатыми и власть имущими… Приближается великий день, когда всё потонет в огне и в крови!

Небо и земля застонут от ужаса! Море отдаст своих мертвецов! И со дна жизни, из грязных притонов поднимутся грязные стихийные силы. Я соберу вас под своё знамя — чёрное знамя разрушения! Мы пойдём к ним.

Кровью смоем вековую неправду! Насилием уничтожим насилие!..

Источник: Сибирские отголоски. — 1910.

Использован экземпляр газеты, хранящейся в Научной библиотеке Национального Исследовательского Томского государственного университета (составитель выражает глубокую признательность сотрудникам библиотеки).

Тёплой июльской ночью, плотно поужинав, напившись холодного квасу, вдоволь нахохотавшись со своими товарищами-сослуживцами, Петя Камнев вышел из помещения приисковой конторы и направился к себе, в свою летнюю квартиру — будку на золотопромывательной машине. Он был смотрителем этой машины и жил на ней, приходя в контору только в обед и ужин. Теперь, с наслаждением затягиваясь папиросой, широко вдыхая высокой, молодой грудью чистый ночной воздух, он шёл и думал, что хорошо сейчас завалиться спать, а завтра в обеденный перерыв работ его ожидает свидание в березовом леске, позади старых галечных отвалов, с хорошенькой бабёнкой с соседнего прииска. Вообще, хорошо ему жить на свете с такими здоровыми лёгкими, с крепкими мускулами и с такой красивой внешностью. Женщины его любят, ни одна не отказывала, и много их уже было у него со времени его приезда на золотые приискá.