Такэси Кайко - Гиганты и игрушки

Я поднялся и вышел в коридор. Вслед мне летел громкий голос Айда: он звонил метеорологам, справлялся о завтрашней погоде. Когда я уже спускался по лестнице, до меня донесся его невеселый смех. Шагая по темной площади, я думал о том, что за последнее время моя нервная энергия сконцентрировалась до предела один только раз. Ну и пусть один только раз, хоть маленькая, но вершина. Это было в тот вечер, когда я увидел посреди мостовой расплющенную шляпу. Мне захотелось тогда броситься под колеса. Услышать свой собственный крик и хруст своего черепа…

Пройдя мимо умершей каменной глыбы, я смешался с толпой, плескавшейся в душном сумраке подгнивающей августовской ночи.

Виварий насквозь пропах острым запахом мелких хищников. Казалось, вонь идет от бетонных стен, поднимается с пола. Все помещение дышало ею. Клетки были затянуты мелкой сеткой или застеклены, но зловонная жижа, просачиваясь сквозь зазоры и щели, стекала на пол. Солнечный свет, проникший в открытую дверь, и звуки шагов взбудоражили животных. Послышался мягкий стук лап, потом противный скрежет — маленькие узники царапали когтями металлическую сетку.

— Кормить нечем, голодают, бедняги, — сказал служитель вивария, обращаясь к заведующему отделом и Сюнскэ. В руках у служителя была клетка с крысами, и при виде этой живой еды звери бешено заметались. Они сильно отощали, перепачканная пометом шерсть свалялась и торчала жесткими клочьями. Вид у них был свирепый и жалкий. На шкуре краснели рубцы от стальных зубцов капкана. Бросая хищные взгляды на крыс, они нетерпеливо сновали по клетке, скулили, пищали, царапали стенки.

— Подумать только, — совсем ручные стали! — удивился заведующий, глядя на лису, которая с кошачьей умильностью терлась о железную сетку.

Подойдя к клетке, в которой держали ласку, Сюнскэ остановился и объяснил ему:

— А эта вот — только что из лесу, еще не привыкла. До того недоверчивая особа: только заслышит шаги человека — сразу же прячется.

Пол клетки был посыпан песком. На нем виднелись отчетливые следы маленьких лап и черные катышки помета. Но самой ласки не было.

— А где же она?

— В норе. Попробуем выманить ее на крыс, — сказал Сюнскэ. И тут же велел смотрителю впустить всех пятерых крыс в клетку, зашторить окна и выключить свет.

— Капризная тварь. Просто так ни за что жрать не станет. Все с фокусами, — ворчал служитель, вытаскивая крыс по одной и пуская их в клетку. Крысы обнюхали песок и затряслись мелкой дрожью. В ужасе забились они в дальний угол клетки, тесно прижались друг к другу и замерли.

— Лучше нам отойти, — сказал Сюнскэ шефу.

— А запах человека ее не спугнет? Может, она вообще не станет жрать?

— Ничего! Она ведь голодная. Пусть скажет спасибо, что хоть свет погасили.

И Сюнскэ с шефом отошли к окну.

Служитель задернул шторы, выключил свет. Стало совсем темно. И сразу повеяло дыханьем звериной ночи, мрак наполнился криками и возней, топотом маленьких лап, щелканьем зубов, царапаньем когтей о металл.

Минуты через три послышались легкие шаги ласки. Где-то в темноте, почти не касаясь песка, зверек метнулся к добыче. Раздался пронзительный писк, лязгнули зубы. Потом все стихло. Сюнскэ удовлетворенно вздохнул.

— Все?! — шепотом спросил шеф.

— Кажется, да…

Служитель был человек опытный. Едва умолк крысиный писк, он включил электричество. Посреди клетки с добычей в зубах, готовая к прыжку, замерла ласка. Подняв острую мордочку, она смотрела на двух затаивших дыханье людей. Миг — и зверек, промелькнув желтым пламенем, исчез в норе.

— Вот это темпы! Всех до одной передушила! — с восторгом объявил шеф, заглядывая в клетку.

Там валялись четыре крысы с оскаленными зубами и поджатыми лапками. На песке краснела свежая кровь, но на самих крысах не осталось никаких следов. Как будто в мягких заводных игрушках сломали пружину. Чисто сработано. Сюнскэ столько раз видел это в лесу и все же не уставал удивляться ловкости и изяществу маленького убийцы! Однажды осенью он наткнулся на ласку в зарослях низкорослого бамбука. Обычно ласки очень осторожны, но та мчалась по прогалине под ярким дневным солнцем, даже не думая скрываться. Она летела, почти не касаясь земли, перепрыгивала через валежник, ныряла в траву, сверкая, как рыжий огонек, и вскоре скрылась из виду. Но вот что странно — ни убегавшей от нее добычи, ни врага, который бы гнался за ней, Сюнскэ не увидел. Он очень устал тогда от многодневных бесплодных блужданий по лесам и не смог разобраться в причинах столь необычного поведения ласки. Но он с напряженным вниманием следил за этим бесцельным бегом, стремительным, как порыв ветра, невольно испытывая к зверьку какую-то симпатию. И с тех пор, когда бы Сюнскэ ни встретил ласку, он всякий раз вспоминал одинокую рыжую бегунью.

Служитель подобрал задушенных крыс, рассовал их по другим клеткам. Острые зубы голодных зверей мгновенно впились в них и разорвали в клочья.

— А ласка почему не жрет? — удивился шеф.

— Должно быть, слышит наши голоса и боится, — ответил Сюнскэ. Они опять отошли от клетки. За спиной сразу же раздался хруст костей. Остановились — хруст тотчас же прекратился. Так повторялось несколько раз. Наивная хитрость ласки вызвала у Сюнскэ улыбку. «Интересно, надолго ли у нее хватит терпенья…» — хотел было сказать он, но, обернувшись к шефу, передумал. Тот скреб мизинцем покрытую редеющими волосами голову, а потом сосредоточенно вычищал перхоть из-под длинного ногтя. Со временем ласка, как и другие звери, перепачкается в помете и, заслышав шаги служителя, тотчас станет умильно тереться о сетку.

Они вышли из вивария, и Сюнскэ вновь ощутил привычную тоску.

Канцелярия уже опустела, — была суббота, и после полудня все разошлись по домам. На столах громоздились вороха сводок, поступивших сегодня из трех подведомственных префектур. Здесь были сообщения двухдневной, даже трехдневной давности, запоздавшие из-за снегопадов. Пути заносило, и поезда не шли. Но пока ничего тревожного в сводках не было — все те же привычные сведения, записанные участковыми инспекторами со слов лесничих и углежогов.

Просмотрев подшивку, Сюнскэ галочкой отметил на карте несколько деревень и подал заведующему раскрытую папку с бумагами. Тот, не глядя, подписал. Обычная история. Сюнскэ хотел было вернуться к своему столу, но заведующий остановил его. У шефа был больной желудок, и изо рта у него дурно пахло. Особенно после кутежей в ресторанах, которые устраивали обхаживавшие его дельцы. Тогда уж от него разило, как из сточной канавы. Казалось, это зловоние исходит не только изо рта, но и от лица, шеи, рук. При виде его набрякших глаз с мутно-желтыми белками Сюнскэ всякий раз казалось, что шеф гниет заживо.