Юрий Кузнецов - Тропы вечных тем: проза поэта

Затем ему приснился огонь. Подобно зачарованному глядел из мрака Сидор Васильевич на малый огонёк, протягивал к нему руки и грелся. Но огонёк обернулся в огонь и стал жечь, и Сидор Васильевич отдёрнул руки. Огонь разрастался. Он охватил дом и, как полчища насекомых, заструился по стенам, с них посыпался на кровать, на Сидора Васильевича и на его жену. Сидор Васильевич попытался вскочить, но у его спящего тела не было силы даже сдвинуться с места. «Проснись! Мы горим!» — закричал он жене. Жена заворочалась, подняла голову и долго смотрела на него из огня закрытыми глазами. «Успокойся, Сидор, это приспичило тебе», — молвила она и опять заснула, пропав в огне. Ослепительное скопище пожирало дом, жену и Сидора Васильевича. «Мы все сгорим! Нельзя спать в горящем доме!» — закричал Сидор Васильевич — и проснулся. Он был в ледяном поту, весь мокрый и разбитый. В доме было темно и всё на месте, только в окне мерцали редкие звёзды.

ВОЗВРАЩЕНИЕ И ОСВОБОЖДЕНИЕ

С той поры, когда через \[русскую]/ степь с громом прокатила безрессорная ошарпанная бричка [с привязанным ведром], в которой сидел русский мальчик [Егорушка] [Князев], [чьё поколение впоследствии перевернуло мир дыбом] с тёмным от загара и мокрым от слёз лицом и открывал для себя родину и русского, [протекло много воды] протекли многие воды. [прошло более восьми десятков лет, и поколение] Поколение Егорушки (так звали этого мальчика) успело [перевернуть] переворотить [пятую] \родную/ Русь дыбом и отойти в лучший мир. Случались на Руси [и другие события] \прочие важные/ события, но надо поведать и о событиях, [что ещё \по/важнее [для русских]\прочих/]\что ещё поважнее для русского [человека] сердца/.

Всё началось с того, что Сидору Васильевичу стали сниться дурные сны, предвещавшие опасность для его жизни. На первый [сон] \раз/ приснился ему пограничный столб, за которым начиналось пустое место. Сидор Васильевич подошёл к\о/ [сему] столбу (конечно, во сне) и по старой [крестьянской] [доставшейся от деда] наследственной привычке почесал об него спину. А утром Сидор Васильевич начал жаловаться на боли в спине, что в его годы не предвещало ничего хорошего.

Ещё приснился Сидору Васильевичу плоский придорожный камень с [человеческими царапинками, но уже недоступными]

царапинками [который обычно ставят] почти вровень с землёй. [Наверно, могильный] \Когда/ Сидор Васильевич из любопытства [приподнял] приоткрыл его, [и] то обнаружил под ним одно \тёмное/ мокрое [место] пятно, от которого он \только/ схватил \потом/ \лёгкий/ насморк.

1. Вечер

2. Могила, дороги.

3. Грань (граница) родины.

4. Вода.

5. Огонь.

Сначала ему приснилась некая безделица: как будто день был уже не день, но ещё и не ночь \хотя выступили бледные звёзды/. Этот странный \переход/ ни [мрак] день, ни [свет] ночь \немного/ потревожил Сидора Васильевича. «Раньше я такого не замечал».

Потом ему снилась вода [то в виде дождя] /в разных видах/, то он видел стоячую воду, то бегущую так, что отбрасывало руку. «Вода — это ничего», — подумал [Сидор Васильевич] он. Хотел было напиться, но не смог: даже в стоячем виде вода ускользала. Проснулся Сидор Васильевич с пересохшим горлом и сразу побежал на кухню, открыл кран и [напился] \долго пил/ прямо [из струи] \с брызгами/. Но безвкусная [городская] профильтрованная вода не утолила его жажды и стояла потом в желудке до самого утра, [не давая заснуть].

Потом ему снился огонь. Как зачарованный, глядел Сидор Васильевич на переливы пламени, [придвигался] \[тянулся]/ протягивая к нему и [грел руки] греясь. Но вот ему стало [жарко, а] \горячо. Он отдёрнул руки, но/ огонь разрастался. Сидор\у/ Васильевич\у/ [снилось, что огонь] знал, что он спит, а когда пламя охватило \стены/ его [комнату] дома и уже лижет [его] постель. Сидор Васильевич растолкал жену. «Проснись [Вставай]! Горим!» — закричал он, толкая спящую жену. \Но сам вскочить не мог, не было силы, как это бывает во сне./ Жена /заворочалась и, подняла на него свои/ [открыла глаза и посмотрела на него сонными глазами] \сонные глаза/. «Успокойся, Сидор!» — сказала она и опять заснула. Ослепительное пламя [душило] [змеилось] [стояло у его] \лишило его/ лица [лишая его дыхания] и пожирало последнее дыхание. «[Как можно спать, когда] Нельзя спать, мы же сгорим!» — [успел он только [крикнуть]\подумать/ и — ] \это была его последняя мысль — и он/ проснулся. В комнате было темно, а с него самого градом катился ледяной пот.

Сидору Васильевичу совестно было рассказывать [эту чепуху] [о такой чепухе] этот бред людям, [и он открылся только жене] \но \это/ и заставило его задуматься/. «[Ни с того, ни с сего так не бывает] \Делать нечего/, надо лечиться.»

Как жить правильно, Пётр Васильевич не знал [но догадывался, что живёт не так, как нужно] и жил, как придётся. И попивал, и случаем, было, срок отсидел за то, что толкнул беременную официантку. Выйдя, он купил в газетном киоске географическую карту и долго рассматривал — не знал, куда податься. Выбрал город Глазго. В кассе аэропорта замялись.

— Гражданин, вы что-то путаете. Куда вам лететь?

— В Глазго, — повторил твёрдо Пётр Васильевич, — к хохлам, — и для понятности показал в сторону киоска, где купил географическую карту.

— Тогда Вам через Москву. На Киев билетов нет.

Так Пётр Васильевич попал в Москву.

Проехав по забывчивости нужную станцию, я сошёл на следующей и спросил обратного поезда. Свободного времени оказалось достаточно, и от нечего делать я решил пройтись по городу. Я уже начал было зевать.

— Вона как! Даже небо рожает.

Футболист. Высокомерие спортсмена, наглая вера в высшее предназначение спорта. Футбольная война.

У Ахиллеса была пята, у футболиста её не было. Сама эта мысль была сплошным сцеплением мускулов, для которых сколько-нибудь духовная работа являлась бы слабым местом.

Говорил только в полный голос — и только остроты.

— Эй, левый крайний! — крикнул он.

— Эй, давай сюда!

Утром Владилен ещё раз исследовал атлас, но Лубнаса опять не нашёл. Рынок был пуст. Остро пахло пряной южной гнилью. Грузины давно уже торчали за низкими прилавками и угрюмо зевали; торговля здесь явно не клеилась за отсутствием южного темперамента. Вдруг они все как один перестали зевать и повернули головы в одну сторону, глаза их зажглись разом — целая бегущая цепь выпученных огней. Владилен поглядел: показавшись в каменной нише ворот, залив светом пустой рынок, но точно вдоль прилавков, заструилось северное сияние, оно покачивало тяжёлыми бёдрами и перебирало огромными ножищами. В ней словно светило солнце, которое никто не видел, но которое всех ослепляло. [неразб.]чий порыв сонной женщины обдал Владилена. [ — Вах, русская женщина! — завздыхали грузины, провожая её до тех пор пока]. Когда шелест рассекаемого сверканием воздуха пресёкся в другом конце рынка, все грузины, как по команде, не глядя друг на друга, стали опять зевать.