Юрий Кузнецов - Тропы вечных тем: проза поэта

«Хитёр, дядя! — подумал племянник, — Такой нигде не пропадёт.»

«Ай да племянник! — подумал дядя в свою очередь. — С таким чутьём трудно ему придётся».

Однако! Где же Лубнас?

[Когда они кончили завтракать, дядя попросил:

— А что чудное мгновенье, как там дальше?

Владилен прочитал:

Дядя охотно слушал, но вдруг заявил:

— Мимолётно — это жаль, — подумав, сказал дядя, — а про гения… — он усмехнулся, — закручено. А пусто.

— Но это уважаемое выражение вытекает из <���неразб.> мыслей, — обиделся племянник.

— Значит, это мысли старой девы. Я их не уважаю.]

Признаться, такой дядин взгляд озадачил Владилена. Но нельзя думать, что Сидор Васильевич ничего не читал. Ему было известно «Слово о полку Игореве», а тот факт, что богатыри из русских сказок всегда оказываются на распутье трёх дорог и выбирают из них самую опасную, говорил ему о русской натуре больше, чем <���поздняя> <���неразб>.

Чистенькая Рязань, немой косогор, увенчанный белым собором, задумчивая низина улиц.

Стоял стенд рязанских знаменитостей. Портреты Павлова, Семёнова Тянь-Шанского, <���неразб> ского, портрет Есенина был выдран и сквозь образовавшуюся дыру пролетел воробей. Эта дыра — свидетельство славы поэта — в чистенькой Рязани говорила о внутренней жизни города.

Аэродром. Влезли в областной самолётик.

Одиннадцать пассажиров. Шумная коробка передвигалась по воздуху воробьиными скачками. Петух у мужика вырвался и стал, хлопая крыльями, летать по кабине. Мужик принялся его ловить. Стукнулся о дверцу, она распахнулась и ошалелый петух с криком вырвался на свободу, оставив в руке мужика пук перьев. Он хлопнул возле самолёта, как клубок зенитного разрыва.

Рядом сидел пассажир и невозмутимо пил пиво из горлышка бутылки. Одним глазом он следил, как уменьшается содержимое бутылки, а другим косил на мужика, который ловил петуха.

— Что я скажу своей бабе? — восклицал сокрушённый мужик. — Что я скажу своим курам?

— Скажи им кукареку, — крикнул пилот, обернувшись. Все засмеялись.

— Не хотите пива? — предложил невозмутимый пассажир, сдирая пробку с очередной бутылки о сидение.

Мужик одной рукой принял бутылку (а в другой он держал пук петушиных перьев) и опрокинул её в рот. Все уставились на него, наблюдая как тот пьёт. Пиво полилось по бороде и на рубаху. Мужик допил и вытер рот перьями. Потом повертел их в руке, не зная, что с ними делать.

— Нет, — проговорил он после некоторого раздумья, — выбрасывать нельзя, будет, что показать бабе в оправдание.

— Покажи своим курам! — крикнул снова пилот, обернувшись, и заржал.

Самолёт снова запрыгал по воздуху и дверца снова хлопнула и открылась. Мужик встал и аккуратно закрыл её.

— Эй! — приказал парень, — Пойдём поговорим.

Нюся взвизгнула и схватила Владилена за рукав: — Не ходи, он драться будет. [ — А кто он такой? — спросил Владилен, поднимаясь. — Так, — смутилась Нюся, — стреляет за мной.]

Владилен вышел к Митьке (так звали парня) на кручу. Тот стоял под дубом и на лице его бродила недобрая ухмылка, не поддающаяся точному слову.

— Я тебя слушаю, — произнёс Владилен, но сказали это губы. В ответ раздалось хмыкание. Владилен подошёл и тут же в глазах у него потемнело [как будто] вдоль лица сверкнула молния \и разом шагнула темнота и молния/. Но на ногах он удержался. Владилен угадал зрением, что парень опять вырос — и вновь разом потемнело — молния и искры. Владилен и тут удержался, только отступил на один шаг. Его затылок упёрся в толстую дубовую ветвь в сторону — и Владилен с усилием погрузил два шага вглубь, отводя шеей ветку. Парень опять надвинулся — тут Владилен резко нагнулся вниз, ветвь освободилась и смазала парня через всю ухмылку. Парень отлетел так, что ухмылка едва поспела за ним…

— Ничего мы поговорили тогда, — мигнул парень здоровым глазом.

— Да как сказать, — произнёс Владилен. — В наш разговор вмешались. Но глаз снова подмигнул, ничего мол, ты был интересный собеседник.

Узбеки или евреи. Ха, ха, читатель!.. Однако, над чем это я смеюсь?.. Но дальше.

1. Вступление.

2. Сидор Васильевич. Племянник.

3. Падение [Сиюмбике] Варвары.

4. Самолёт и пассажиры.

5. Роды.

6. Отступление (вместо эпилога)

7. Плацдарм.

*

1. Вступление.

Поезд Москва — Тюмень. В купе солдат, его отец (якобы), алкаш и автор-рассказчик.

Автор наблюдает за отцом и сыном. Вроде сын и вроде нет. «Где служил, сержант?» «Там, — махнул рукой на Юго-восток, — где вы полгода назад читали свои стихи». «Я полгода назад читал свои стихи в дружественной стране» «В дружественной стране, где и враги, коли к ним попадёмся, сдирают с нас кожу живьём».

«Мда, а не боялся, сержант?» «Не очень, я ведь родился в сорочке».

— Он у меня бравый, даже родился десантником, — добавил отец.

— Как так?

И тут отец (племянник Сидора Васильевича) поведал следующую историю, которую автор, домысливая, предложит читателю.

— Едем к бабушке. (вдова / жена Сидора Васильевича)

— А почему не самолётом, так ведь быстрей.

— Я с некоторых пор не люблю самолёты. Я в нём горел, мы с ним горели.

Они пошли в вагон-ресторан. — Вот столик как раз для нас. За столиком сидел лысый человек с круглыми глазами в круглых очках с выпяченными губами. — Позвольте? — Конечно, конечно. Сели.

Лысый как-то расслышал, что я писатель и просиял.

— Пишите? А как ваша фамилия?

— Моя фамилия вам ничего не скажет.

— Гм. А мой Марик тоже пишет. Он пока студент, но скоро пойдёт в гору, у него там друг есть! Бессмертная величина! Вы наверно слыхали: Пушкин.

— Как Пушкин? Слыхал. Но при чём тут Марик, ваш сын?

— А так. И Пушкин и Марик, к нему вхож.

— Ну Марик ладно, но ведь Пушкина-то давно нет.

— Не может быть! Неужели умер? Постойте, Вы говорите, умер? Значит, Марик от меня скрывал. То-то он всё грустный ходил. Бедный Марик, а ведь все уши прожужжал родному отцу: «Папа! У меня есть Пушкин, а всё остальное мелочь. Мой Пушкин! Мой Пушкин!»

— Пушкин погиб уже полтораста лет назад.

— Ай, ай, ай! Бедный Марик. Но это вы точно?

— Точно.

Отец Марика надолго замолк, видимо, что-то соображая в уме.

— Да не пропадёт ваш Марик, — решил его успокоить отец.

— Мой Марик нигде не пропадёт, — патетично произнёс лысый человек, встал и ушёл.

В ресторане. Алкаш из их купе. Расплачиваясь, дал денег меньше.

— Вы ошиблись, — сказала официантка.

— Я никогда не ошибаюсь, вернее, мой желудок, я съел именно на эту сумму, он это чувствует, а вы её удваиваете, значит, ошибаетесь Вы.