Юрий Кузнецов - Тропы вечных тем: проза поэта

Один модный пачкун, паразит русского патриотизма, слегка пожурил вольного художника:

— Ты потерял доверие круга. Поступил безнравственно.

Ответ был резкий:

— Все круги заколдованы. Безнравственно говорить по указке или молчать, когда можно сказать правду. А голоса должны раздаваться.

Другой модный пачкун, холуй международного либерализма, шепнул заглазно:

— Они от него отказались.

Этот многозначительный шепоток вольный художник встретил равнодушно. Его задело другое. Выступление на съезде сочли его личным поступком, и все дела. Пресса замолчала его. Хотя его имя стало реже мелькать в печати, оно всё же прорывалось, ибо злоба врагов была слишком сильна, чтоб сдержаться. А талант, как огонь, под полой не спрячешь. Благоразумные знакомые предупреждали:

— Твой телефон прослушивается.

— Кому я нужен! — усмехался он.

— У тебя бывает много людей. Будь осторожен.

— Я говорю, что думаю, — отвечал он. А думал он по-русски…».

Стр. «Критика отмечала его чистый и напевный голос… ~ …Тут плата дороже» — этот фрагмент собственного выступления был дословно использован Ю. Кузнецовым в его позднейшей статье «Певец самоцветного слова» (1981) о Николае Тряпкине (см. 3-ья часть статьи).

Статья представляет собой ответы Ю. Кузнецова на вопросы анкеты «Критика и молодой писатель», опубликованные в журнале «Литературная учёба», 3, 1979.

«Зато когда я усмотрел в моём любимом Блоке провалы духа, условный декор и духовную инородность и отметил это в поэме „Золотая гора“…» — ср. в поэме «Золотая гора» (1974):

Ответы на вопросы анкеты «Ответственность перед временем», с которыми «редакция альманаха „Поэзия“ решила в первый год начала „восьмидесятых“ обратиться … к ведущим … поэтам и критикам» (Альманах «Поэзия», Вып. 28, М.: «Молодая гвардия», 1980).

В альманахе все три вопроса были сформулированы подряд в рамках редакционного вреза сразу для всех отвечающих. Однако в настоящей публикации они для удобства включены в состав статьи перед соответствующими ответами.

Публикуется по первой и единственной прижизненой публикации в альманахе: «Поэзия», Вып. 29, М.: «Молодая гвардия», 1981с подзаголовком в скобках «Полемические заметки». На следующей странице под той же рубрикой «Мастерская» дана критическая отповедь Всеволода Сахарова под название «Живая вода поэтического образа» со следующим послесловием «От редакции»:

«Помещая в нашей рубрике „Мастерская“ два материала на одну тему, мы надеемся, что читателей заинтересуют столкнувшиеся мнения известного поэта и критика о Пушкине. Разные точки зрения, высказанные полемично, страстно, заставляют задуматься, по-новому взглянуть на привычные, порой ставшие уже общими местами понятия. В данном случае точки зрения поэта и критика нам представляются пристрастно заострёнными. Но именно эта заострённость как бы снимает с наших глаз пелену привычности, заученности, кажущегося всезнайства. И даже если мы не согласимся ни с одним из оппонентов, оставаясь при своём мнении, наше убеждение станет только глубже, свежее, поскольку оно пройдёт испытание на глазах рождающимся спором талантливых людей. Литература — это всегда утвеждение своего собственного голоса, своего мира, своего взгляда на окружающую действительность. Утверждение, рождающееся в споре».

В статье Вс. Сахарова, полимизирующего с Ю. Кузнецовым, в частности, отмечено, что поэт Юрий Кузнецов, мол, идёт «по той же дороге», что и Боратынский, который всерьёз считал «пушкинское творчество легкомысленным, лишённым глубины и философии, а себя — поэтом-философом. И лишь перед смертью Боратынский понял, что Пушкин-творец глубже и мудрее любой философии, в поэзии приводящей к стихотворному философствованию и бутафорской символике». Сахаров утверждает также, что «претензии Юрия Кузнецова к Пушкину не новы». Стоит сказать, что в статье «О воле к Пушкину» претензии предъявляются вряд ли к Пушкину, а скорее уж к его нерадивым последователям и пушкинистам (в черновой рукописи есть прямо такая формулировка: «Сам Пушкин тут не виноват.» ). Известно также, что из двух поэтов — Боратынского и Пушкина — Кузнецову ближе всё-таки Пушкин, а к Боратынскому и «философской лирике» в целом он не менее критичен, чем Вс. Сахаров.

В домашнем архиве Ю. Кузнецова сохранился черновой автограф статьи «О воле к Пушкину», датированный 22 мая 1980 г., а также машинопись статьи с авторскими рукописными правками. Ниже приводим основные отличия, содержащиеся в них, от окончательной редакции (выделено жирным):

«…Пушкин — непревзойдённый стилист. Ясность и точность его слога недосягаема и пленительна. \Недаром/ литературный язык, на котором мы говорим и пишем, создан [Пушкиным]\им/. [Только два поэта не писали на нём: Державин и Тютчев, да и то потому, что один старик, а другой почти ровесник и как личность созрел независимо. И не потому ли стиль одного архаичен и коряжист, а стиль другого местами стеснён непреодолённым косноязычием.]…»

Там, где приводятся примеры из русской поэзии «усиления ландшафтной и бытовой предметности в ущерб глубине и духовному началу», первоначально отсутствует пример из Тютчева («Где бодрый серп гулял и падал колос. Теперь уж пусто всё — простор везде, — Лишь паутины тонкий волос Блестит на праздной борозде»), а из Бунина вместо «И ягоды туманно-сини На можжевельнике сухом» дан другой пример: «Осыпаются астры в садах, Стройный клён под окошком желтеет, И холодный туман на полях Целый день неподвижно белеет».

Во фрагменте, где речь идёт о попытках русской поэзии сопротивляться «соблазну», первоначально была отсылка к речи на Четвёртом съезде писателей (см. стр. 104настоящего тома):

«…О новейшей поэзии [говорить, к сожалению, нет ни места, ни времени.] [Скажу только] \Можно сказать/, что она загромождена ландшафтными и бытовыми подробностями, [ангелы заменены спутниками,] а бытие — бытом. Конечно, поэты [всячески] \всегда/ сопротивлялись соблазну [ландшафтом]. Так прорывы из быта к большому бытию были у Рубцова, но обо всём этом я уже говорил в речи на одном писательском съезде и отправляю любопытного читателя (если, конечно, таковой найдётся) к сборнику „Четвёртый съезд писателей РСФСР, стенографический отчёт“, издательство „Современник“, 1977.»

Во фрагменте о национальной метрике, Кузнецов повторяет некоторые мысли, высказанные ещё в конце 1978 года к юбилею поэта «народного лада» Николая Тряпкина (ср. стр. 178настоящего тома)