Юрий Кузнецов - Тропы вечных тем: проза поэта

Но я отвлёкся. Рядом с нами жил один журналист. [ — О чём ты пишешь? — ] Я ему показал тетрадку со стихами.

— \[Это]/[Лирика,] \Лирический/ Бред, — строго сказал он. — Напиши о машинисте или о доярке.

Я написал о трактористе и послал в районную газету. Напечатали. Впервые! То-то было радости.Это случилось тоже в 16 лет. Однако „лирического бреда“ я не бросал. [И вот [вдруг] через год раздался звонок.] Его, правда, не печатали, хотя я его рассылал в газеты и журналы.И через год раздался звонок. \Пришёл инструктор [тихорецкого] комитета комсомола/ — Звонили из Краснодара, — сказал он. — Хвалили твои стихи и просили переговорить с тобой по телефону, [из] \редакции/ местной [Тихорецкой] газеты [будут звонить] позвонят через два или три часа в редакцию нашей районной газеты. Иди туда.

Всё во мне взмыло на недосягаемую высоту. Засияло и запело. [Я оторопел от счастья.] Я бессознательно пересказал матери [эту] повесть. Неважно, кто звонил. Главное, оттуда! Мгновенно разнеслась эта весть по соседям. На меня приходили смотреть. — Господи! Какое у него лицо! [Само счастье сияет!] [Да он счастлив. Это написано у него на лице.] — говорили моей матери. —

В Краснодар я послал стихи в [редакцию] краевой газеты.

Я побежал в редакцию и [стал нетерпеливо ждать] сел у телефона. [Раздался звонок.] [Зазвонил телефон.] Невероятные [мысли] \картины/ носились [и путались] [у меня в голове] \передо мной в воздухе/. \От волнения/ я как бы заснул. Но раздался звонок, [мне передали трубку] и я услышал: [незнакомый] голос оттуда.

[— Вы написали стихи, где есть такая строчка

— Вы такой-то?]

— Это вы прислали стихи в редакцию краевой газеты „Комсомолец Кубани“ со строчками:

Что я услышал уже не имеет значения. [Со мной договаривались встретиться.] Кто-то хвалил мои стихи, особенно строчку „Выщипывает лошадь тень свою“. Кто? Какая-то фамилия мгновенно вылетела у меня из головы. Значит [не та!] Не то! Обладатель голоса по командировке через два дня будет проездом через нашу [Тихорецкую] станцию, и [хорошо бы,] надо чтоб я [его] ждал его у входа на перрон, когда он выйдет на остановке. Когда? [Я напрасно ждал в условленное время.] Однако через два дня на перроне Никто ко мне не подошёл, и поезд просвистел дальше.

Неважно, кто звонит и даже неважно, что оттуда. Но тогда я об этом не знал.»

Ещё два наброска из черновых рукописей — про семейную легенду и про деда:

«Не у каждой семьи есть легенда. У нашей семьи она есть. \И хотя/ эта легенда \имела для [нашей семьи] нас весьма печальные последствия/ без конца, а её начало уходит к лету 1917 года в город Астрахань

хотя [особо] гордиться \собственно,/ тут нечем. Эта странная дикая легенда до сих пор не имеет конца

[Может быть]\Впрочем/, [это] даже и не легенда, а так, [дикое] \некое/ прорицание \постороннего лица/, правда, без конца, но имевшее для нашей семьи весьма печальные последствия. Но всё, что увидела в своей книге астраханская гадалка, сбылось, а что не сбылось, то обязательно/ сбудется:

В этом [у меня] нет никакого сомнения. Как говорил [Фамусов] грибоедовский герой:

В начале века недвижная Россия поколебалась

Но все по порядку. Мой дед Василий Прохорович Успенин»

«Дед был в работниках у отца своей будущей жены Громовой Елены Алексеевны. Дед понравился будущему тестю, который имел „завод“ патоки. Деревня Лубонос. И отдал свою дочь за него замуж. Вышла без любви. Имели двух детей (сына и дочь), которые умерли. Родилась Даша. Тесть научил деда бондарничать. Тесть дал денег зятю, и тот поехал в Астрахань на заработки. Василий Прохорович купил в Астрахани дом и работал на промыслах. Затем отделился и стал самостоятельно делать бочки. Имел семь рабочих. В 1914 году забрали в армию (рожд. 1879) солдатом.

Русская ворожея гадала по книге.

— У вас трое детей. У вас сын есть, он не кормилец. А вот будет ещё один, тот кормилец. Называла всех детей по именам. На Дашу ничего не сказала. На Раю охала и всё восхищалась. Вы отсюда уедете. Вы будете хлопотать о земле.

Поехали в Султан, дед выхлопотал землю.»

Надо отметить, что некоторые фрагменты эссе «Рождённый в феврале под Водолеем» (о неслучайности гибели отца на войне и о «жестокой правде» поэтической судьбы; о первом воспоминании) перекочевали и в самое позднее из авторских предисловий Кузнецова — в его итоговое эссе-завещание читателям «Воззрение» (2003), которое завершает настоящий раздел. Однако «Воззрение» уже совершенно самостоятельный текст (недаром и название у него другое) и требует отдельного внимания.

Публикуется по книге: Четвёртый съезд писателей РСФСР. 15–18 декабря 1975 г.: Стенографический отчёт. — М., 1977.

Ранее содержание выступления в рамках отчёта о Съезде с некоторыми купюрами было опубликовано в газетах: Литературная газета, 52, 23 декабря 1975; Литературная Россия, 52, 1975.

Отметим, что эта речь Ю. Кузнецова (по сути первое публичное выступление молодого поэта на крупном писательском форуме) вызвала остро негативную реакцию в литературных кругах. Именно об этом повествует Кузнецов в очерке «Очарованный институт» (1981):

«Я писал, что хотел, и ничего не боялся. То, что это дорого обходится, я понял через годы, после того как выступил на съезде российских писателей. Поначалу поднялась буря негодования и восторга. Потом восторги поутихли.

— Ты потерял доверие круга, — заметил доброжелатель. — Все круги заколдованы, но разве литература — наваждение?

— Что вы сделали? — строго молвил Наровчатов. — Надо было со мной посоветоваться. За пятнадцать минут своей речи вы приобрели столько врагов, сколько другому не приобрести за всю свою жизнь.»

Об этом же выступлении Кузнецов пишет и в позднейшей, во многом автобиографической, повести «Худые орхидеи» (1996):

«Когда он был молод, ему, как подающему надежды, предложили выступить на большом съезде деятелей культуры. Тогда речи выступающих строго проверялись начальством. Что было делать! Он рискнул. Заменил проверенную речь и выступил свежо. Хватил с плеча по узаконенной лжи и по двум-трём дутым именам. Зал рукоплескал. Высокое представительство заметно ёрзало. О возмутителе общественного спокойствия доложили на идейный верх. Там решили: „Он неуправляем!“ — и передали выше. Главный идеолог страны прочитал крамольную речь и отложил её в сторону. Будто бы сказал: „Таким речам ещё не время“.