Алекс Хейли - Корни. Часть I

Через некоторое время один из молодых мужчин четвёртого кафо спросил: «А тубобы могут измениться?» «Это произойдет, — ответил один из старейшин, — когда река потечёт вспять».

Вскоре костёр догорел, и мужчины стали вставать и расходиться. Но пять молодых мужчин третьего кафо остались, чтобы засыпать все догоревшие костры пылью, а остальные, включая Кунту, пошли на свои места с обратной стороны деревенского забора, чтобы охранять Джуффур.

Выйдя вместе с другими за ворота, Кунта помахал товарищам и пошёл вдоль ограды мимо колючих кустов и спрятанных в них острых кольев к своему укрытию, их которого просматривалась большая территория, залитая лунным светом.

Кунте теперь казалось, что Бинта почти каждый день чем-нибудь его раздражает. Конечно, выражалось это не поступками или словами, а по-другому: взглядами, интонацией. Это было особенно заметно, когда Кунта приобретал что-нибудь для себя не из рук Бинты.

Однажды утром она чуть не выронила калабаш с кускусом на Кунту, когда увидела, что на нём была рубашка, сшитая кем-то другим. Чувствуя вину за то, что в обмен на рубашку он отдал выделанную шкуру гиены, Кунта всё же не стал ничего объяснять матери, хотя и видел её сильную обиду.

С этого утра она всякий раз, принося Кунте еду, тщательно оглядывала хижину, ища новые предметы: половики, корзины, вёдра, горшки. Ни одна новая вещь не оставалась незамеченной.

Однажды до прихода Бинты Кунта поставил у входа в свою хижину отлично сплетённую корзину, которую подарила ему одна из нескольких деревенских вдов по имени Джинна М’Баки. Эта вдова была моложе Бинты. Ещё когда Кунта пас коз, муж этой женщины ушёл на охоту и не вернулся. Её хижина находилась рядом с хижиной Ньо Бото. Кунта часто приходил к старой Ньо Бото и вскоре стал частенько разговаривать со вдовой. Кунту злило, что его сверстники стали дразнить его за то, что вдова подарила ему дорогую бамбуковую корзину.

Когда Бинта вошла в хижину Кунты, увидела корзину и по стилю плетения поняла, чья она, то отскочила от корзины как от скорпиона. Разумеется, она ни слова не сказала, но Кунта добился своего. Он уже не мальчик, и Бинте давно пора прекратить вести себя по-матерински.

Кунта уже давно решил не заходить в хижину Бинты, а теперь стал серьёзно задумываться о том, чтобы еду ему готовила какая-нибудь другая женщина. Большинство сверстников Кунты питались едой, приготовленной их матерями, но для некоторых готовили старшие сёстры или жёны старших братьев. Если Бинта будет вести себя хуже, подумал Кунта, ему придётся найти другую женщину, например, вдову, которая подарила ему корзину. Он знал, что та с радостью согласится для него готовить.

Как-то утром, возвращаясь с дежурства по охране поля за деревней, Кунта увидел впереди на тропе трёх молодых мужчин примерно одного с ним возраста. Кунта крикнул им, а когда они оглянулись, побежал приветствовать их. Это были путешественники из деревни, что находилась от Джуффура на расстоянии одного дня и одной ночи. Они рассказали Кунте, что идут искать золото.

Кунта пригласил путешественников остановиться в деревне, но они спешили. «А почему ты не хочешь пойти с нами?» — спросил один из путешественников. Кунта, никогда и не мечтавший о таком, был так озадачен этим вопросом, что отказался, сославшись на важные дела. Путешественники выразили сожаление, и один из них сказал: «Если ты надумаешь, то присоединяйся к нам». Он опустился на колени и нарисовал на земле схему маршрута. От Джуффура до того места нужно было идти два дня и две ночи.

Кунта медленно брёл к своей хижине. Он думал, что мог бы попросить кого-нибудь заменить его на время путешествия. И вдруг его осенила мысль: теперь, когда он был мужчиной, он мог взять в путешествие Ламина, как когда-то отец взял его самого. Целый час Кунта расхаживал по своей хижине, пытаясь ответить на вопросы, связанные с таким решением. Прежде всего, разрешит ли Оморо Ламину пойти с Кунтой? Кунте не очень то хотелось спрашивать у отца разрешения, ведь он был уже мужчиной, но Ламин был ещё мальчиком, и для такого путешествия требовалось разрешение отца. А вдруг Оморо откажет? А как поведут себя путешественники, когда Кунта появится с младшим братом.

«Ламин хороший мальчик. Он хорошо ведёт себя дома, и прекрасно ухаживает за моими козами», — так начал Кунта свой разговор с Оморо. Он знал, что мужчины никогда не говорят о главном сразу. Оморо, разумеется, тоже об этом знал.

«Да. Это так», — ответил он. Как можно спокойнее Кунта сообщил отцу о встрече с путешественниками, об их приглашении идти искать золото. Набрав побольше воздуха, Кунта наконец произнёс: «Я подумал, что Ламину пришлось бы по душе такое путешествие».

Лицо Оморо совершенно ничего не выражало. Долго помолчав, он сказал: «Путешествие для мальчика всегда полезно. Но прошло много дождей с той поры, как я путешествовал в той стороне. Я не очень то хорошо помню дорогу». Кунта понимал, что отец, который никогда ничего не забывал, пытался просто проверить, знает ли Кунта маршрут своего путешествия.

Быстро став на колени, Кунта начертил подробный план движения. Когда схема была готова, Оморо проговорил: «Я бы старался проходить ближе к деревням. Это немного длиннее, зато безопаснее. — Он обвёл пальцем последнюю треть маршрута. — В этих местах почти никто не говорит на языке племени мандинго».

Кунта вспомнил уроки кинтанго и, глядя отцу в глаза, сказал: «Солнце и звёзды укажут мне путь»

Последовала долгая пауза, прежде чем Оморо произнёс: «Я зайду к твоей матери»

У Кунты сердце подскочило от радости. Он знал, что отец таким способом дал своё согласие. Оморо недолго пробыл в хижине Бинты. Едва он ушёл, как Бинта выскочила на улицу, обхватив голову обеими руками, и закричала: «Мади! Суваду!» Из других хижин стали выходить матери и незамужние девушки. А Бинта, схватив младших детей пошла к колодцу и, окружённая другими женщинами, начала стенать и жаловаться, что теперь она осталась только с двумя детьми, так как двух её старших сыновей скоро утащат тубобы. Одна из девчонок второго кафо, не утерпев, побежала с этой новостью на пастбище, где Ламин и его сверстники пасли коз. Возвратившись с пастбища, счастливый Ламин буквально ворвался в хижину Кунты. Это было скоропалительное решение, но Кунта, едва взглянув на лицо брата, простил ему эту дерзость. Ламин стоял и смотрел на брата, пытаясь что-то сказать и почти всем телом дрожал от возбуждения, и Кунта сам едва сдержался от желания схватить и крепко обнять брата.

Кунта услышал свой собственный, почти недовольный голос: «Я вижу, ты уже всё знаешь. Мы отправимся завтра, после утренней молитвы».