Алекс Хейли - Корни. Часть I

Порой на собраниях Кунта узнавал, что о некоторых вещах сообщалось только старейшинам. Однажды молодым отказали в женитьбе, так как появился свидетель и рассказал, что мужчина, намеревающийся жениться, как-то украл у него корзину, думая, что его никто не видит. Тогда о краже не рассказали из жалости к мальчику (он был тогда в возрасте первого кафо), потому что в этом случае ему бы отсекли правую руку. Кунта видел, как уличённый воришка разрыдался и признался в своём проступке родителям и невесте. Вскоре он исчез из деревни, и о нём больше никто ничего не слышал.

Побывав на нескольких собраниях, Кунта понял, что большинство жалоб, рассматриваемых Советом Старейшин, шло от женатых и замужних, особенно от мужчин с двумя, тремя или четырьмя жёнами. Самыми частыми были обвинения в неверности. Если обвинения подтверждались достаточными доказательствами, то Совет приказывал виновному отдавать оскорблённому мужу по одной собственной вещи до тех пор, пока тот не скажет: «Хватит!» Обычно такого не случалось, и обвиняемый в конце концов оставался в совершено пустой хижине. За неоднократное прелюбодеяние с чужими жёнами мужчины приговаривались к публичной порке. Наказание приводилось в исполнение последним из обиженных мужей, который наносил тридцать девять ударов плетью в соответствии с древним мусульманским правилом «сорок без одного».

Желание Кунты жениться несколько остывало, когда он слышал бесконечные жалобы мужей и жён. Мужья обвиняли жён в неуважении, в лени, в нежелании заниматься любовью, когда приходила их очередь или в том, что с ними невозможно было жить. Если обвинённая жена не имела свидетелей в свою пользу, то старейшины обычно велели мужу в тот же день выставить из хижины три предмета, принадлежащих жене и сказать трижды этим предметам в присутствии жены и свидетелей: «Я развожусь с тобой».

Самым серьёзным обвинением со стороны жены было обвинение мужчины в неспособности быть мужем. Совет назначал трёх людей, по одному от семей мужа и жены, и одного старейшину, которые в назначенный день приходили и наблюдали супругов в постели. Если двое из трёх пришедших говорили, что жена права, то она получала развод, но если они выясняли, что муж справляется со своими обязанностями, то он мог побить свою жену и даже развестись с ней.

Рассматривалась Советом и просьба двух разведённых женщин и двух мужчин снова вступить в брак со своими бывшими супругами. Совет постановил: «Вы настаивали на разводе, поэтому вы можете снова пожениться лишь в том случае, если каждый из вас предварительно женится или выйдет замуж за кого-нибудь другого».

Для Кунты и его сверстников самым интересным было дело двух вдов и двух старших мужчин третьего кафо. Собравшиеся замерли, когда барабан простучал: «Туда Тамба и Калилу Контех! Фанта Беренг и Сефо Кела!» Двое мужчин одного с Кунтой кафо и две вдовы встали. Фанта Беденг говорила за всех четверых: «Туда Тамба, тридцати двух дождей, и я, тридцати трёх, имеем мало возможностей заиметь мужей», — начала она и далее обратилась с просьбой разрешить им готовить для молодых мужчин и спать с ними. Посоветовавшись, старейшины сообщили: «Аллах одобряет! Вы, вдовы, можете пользоваться мужчинами, а вы, мужчины, приобретёте ценный опыт до того, как найдёте себе жён».

Последним на том собрании решалось дело Джаннех Джаллон, которой было пятнадцать дождей. Вся деревня радовалась и плясала, когда ей удалось сбежать от укравшего её тубоба. Через несколько лун после побега она оказалась беременной, хотя была незамужней, и это вызвало множество слухов. Она бы могла ещё стать третьей или четвёртой молодой женой какого-нибудь старого мужчины, но ребёнок, которого она родила, оказался со странным светлым оттенком кожи и необычными волосами. С тех пор Джанкех Джаллон избегали. Старейшины не стали совещаться, они объявили, что примут решение по этому серьёзному и трудному случаю на следующем собрании.

Кунта, обеспокоенный и до некоторой степени неудовлетворённый последним решением Совета, пошёл на охрану деревни.

Почти всю ночь он думал о ребёнке со светлой кожей и странными волосами, о ещё более странном отце этого ребенка и том, съел бы тубоб Джанкех Джаллон или нет, если бы той не удалось сбежать.

На рассвете, спускаясь на землю с наблюдательного поста и собираясь идти домой, Кунта увидел свой топор и вспомнил о дереве, которое он намеревался срубить для барабана. Поначалу он хотел отложить это до следующего дежурства, так как всю ночь не спал и чувствовал усталость. Но потом все же решил, что было бы не по-мужски откладывать это дело и побежал к реке.

Тяжело дыша от бега, но не задыхаясь, он добрался до густого кустарника, растущего по берегам реки. Немного дальше по течению Кунта свернул в сторону от воды на боковую тропку, которую он сам протоптал, когда ходил до старого мангрового дерева. Подтянувшись за нижнюю ветку, он стал взбираться на своё любимое место почти у самой верхушки. Отсюда в это ясное утро он видел далеко-далеко, до следующего поворота реки, которая всё ещё была покрыта спящими птицами и дальше, до рисовых наделов. В такие моменты Кунта чувствовал особый покой и странное чувство. Оно было даже сильнее, чем то, что он испытывал в мечети. Только здесь он действительно понимал, что всё было в руках Аллаха. Он слышит и видит всё, что существует дольше человеческой памяти и будет существовать после того, как его дети и дети его детей присоединятся к предкам.

Кунта спустился с дерева и пошёл в сторону солнца, пока не дошел наконец до опушки с высокой травой у рощи. Здесь он и срубит подходящий ствол. Он углубился в рощу, чтобы выбрать самое гладкое и круглое дерево. Положив копьё и топор, Кунта стал ходить и осматривать стоявшие поблизости деревья.

Наклонившись к основанию одного из них, он услышал хруст ломающейся ветки. В одно мгновение он обернулся. На него мчалось белое лицо, сверху опускалась дубинка, сзади слышались тяжёлые шаги. Тубоб!

Кунта поднял ногу и пнул человека в живот, тот охнул. Тут же что-то тяжёлое, скользнуло по голове Кунты и обрушилось на плечо. Присев от боли, Кунта развернулся и бросился с кулаками на двух чёрных мужчин с мешком и одного белого с короткой дубинкой в руках.

Мечтая о брошенном оружии, он пинал и колотил врагов, не ощущая ударов дубинки. Все трое разом навалились на него. Кунта увидел лицо и впился в него рукой, надавив пальцем на глаз. Послышался дикий крик. Тут же на его голову опустилась дубинка. В глазах помутилось. Почему он их не услышал, не почувствовал? Из пробитой головы потекла кровь. Оморо! Бинта! Ламин! Суваду! Мади! Ещё один удар — и всё погрузилось в черноту.