Цви Прейгерзон - Когда погаснет лампада

— Хася!..

— Это что, твоя родственница? — изумленно спрашивает Панасенко.

Теперь ему все становится ясно. Его обманывали все это время. Лола тоже еврейка!

— А ну, пойдем! — Он грубо сдергивает девушку с тела сестры.

— Миша… — бормочет Хана, захлебываясь слезами. — Миша один в доме…

— Пошла, пошла! — полицай толкает ее за калитку.

Хана бредет по улице, спотыкаясь в глубоком снегу. Она в одном платье — как была, когда выскочила из дома на звук выстрелов.

Тем временем в душе полицая разыгрывается настоящая буря. Он ведь действительно боготворил эту девушку. Он, Иван Григорьевич Панасенко, бог и царь этой деревни, имеющий право по собственной прихоти лишить жизни любого, выставил себя полным дураком, позволил надругаться над своими благородными чувствами! И кому позволил? Презренной еврейке, которая притворилась царевной в изгнании!

— Она твоя родственница? — снова спрашивает он сквозь зубы.

С бледного лица Панасенко смотрят на девушку безумные, полные обиды глаза.

— Сестра, — тихо отвечает Хана.

Она знает, что жизнь ее висит на волоске, но сейчас девушке не до вымыслов и не до фантазий. Что-то сломалось в ее душе, и Хане уже все равно, что ее ждет — жизнь или смерть. Идет снег, мир тонет в белой пелене. Панасенко отпирает дверь дома — тут помещается деревенская полиция. Он толкает девушку внутрь. Сейчас он отомстит за свое поруганное чувство. Он поступит с ней, как с дешевой девкой. Его любовь унижена и растоптана, теперь Панасенко отплатит сторицей!

Всю ночь мучил девушку полицай на замызганной койке в полицейской хате, провонявшей потом и перегаром. А утром отправил ее домой, к Марии Максимовне. Зачем добру пропадать? Панасенко собирается еще не раз попользоваться этим красивым телом. Перед тем как вытолкать девушку на улицу, он приказал ей помалкивать о своем еврействе. Пусть пока остается грузинкой. Пусть скажет спасибо благородству Вани Панасенко!

На подгибающихся ногах Хана пробирается меж сугробов. Снежинки еще танцуют в утреннем воздухе. Тут и там подают голос петухи. Слепые оконца глядят со стен безмолвных домов. На голых плодовых деревьях высокие шапки снега. Истерзанная и оскверненная, плетется по глухой деревне самая красивая девочка семьи Гинцбург. Душа ее пуста, как выпотрошенная шкурка. Снег падает ей на голову, на шею, на обнаженные руки.

Вот и дом Марии Максимовны. Хана открывает калитку. Тело Хаси уже куда-то оттащили; кровь припорошило снегом. Девушка стучится, и Мария Максимовна впускает ее в дом.

— Где ты была, Лола?

В голосе этой доброй женщины слышится оттенок разочарования. Не так-то легко вдове с двумя малыми детьми укрывать у себя евреев.

Хасино тело лежит на полу в комнате. Хана сухими глазами смотрит на труп и отворачивается.

— Я на сеновал…

Она поднимается наверх и ложится на постель старшей сестры. Утопая в душистом сене, лежит Хана и смотрит на стропила — между ними натянуты бельевые веревки. Уже занялся день, полосы света сияют на деревянных боках досок и балок. Хана отвязывает одну из веревок и перекидывает ее через балку. Движения ее неверны, как у лунатика. В волосах у девушки застряли сухие травинки, тусклые глаза поблескивают из-под красных распухших век. Хана пристраивает на шее тугую петлю. Из курятника во дворе слышен крик петуха.

В полдень крестьяне из семейства Майборода похоронили обеих сестер в одной могиле, в стороне от христианского кладбища. Закопали, сняли шапки, постояли в молчании.

Так погибли Хася и Хана Гинцбург. Но младшие сестры, Мирка и Ривочка, стараниями своих приемных семей уцелели и дотянули до конца войны.

Казнь эсэсовцев и полицаев на еврейском кладбище Гадяча повергла гестаповское начальство в гнев и смятение. После короткого следствия немцы пришли к заключению, что речь идет о нападении партизан. Неспроста ведь нападавшие забрали с собой оружие и одежду убитых. Полицейская собака привела гестаповцев на берег реки и там потеряла след.

Не придумав ничего лучшего, арестовали братьев Грищук — ведь это по их доносу полицаи отправились на кладбище. Не иначе как Грищуки намеренно завели полицию и СС в тщательно расставленную ловушку.

Да, горазды на выдумку гестаповские головы, когда требуется найти виноватых. Теперь не позавидуешь братьям. Знали бы они, что придется заплатить такую цену за еврейские надгробия, близко не подошли бы к проклятому погосту! После жестоких пыток Грищуков повесили в городском саду, прикрепив на тела таблички с надписью: «Партизан-убийца».

Бургомистра Карпенко вызвали к начальнику гестапо. Маргарита Фридриховна исполняла обязанности переводчицы. Немец обрушил на голову Карпенко град упреков и угроз. Почему в городе все еще остаются евреи? При чьем преступном попустительстве прячутся они по своим норам и чердакам? И что делает при этом бургомистр и его полицаи? Сидят сложа руки и позволяют чертовым евреям дурачить великую Германию!

Жестокий выговор, открытые угрозы! В дурном настроении вышел Карпенко от высокого начальства. Весь состав полиции был тут же направлен на поиски евреев, ночные патрули удвоены, а на городских стенах появились объявления, обещающие награду за каждого выданного еврея.

Пришла беда и к Ицику Слуцкому и его семье. Как мы помним, он загодя выстроил себе прекрасное убежище в подвале за глухой перегородкой. Лаз туда был замаскирован собачьей будкой, где обычно дремал Жук, старый ленивый пес. Но каким бы хорошим ни было убежище, в нем нельзя сидеть вечно. Боже милостивый, любой человек нуждается хотя бы в небольшом свободном пространстве!

Дом Слуцких был отдан на жительство фольксдойче [71] Фольксдойче — этнические немцы, проживавшие вне пределов Германии. На территориях, оккупированных во время Третьего рейха, они располагали особым правовым статусом. , работникам комендатуры. Новые хозяева сразу вошли во владение комнатами, вещами, мебелью и ухоженным плодовым садом Слуцкого. Это решило судьбу старого Жука. Кому нужен пес, который целыми днями дремлет в своей будке? Фольксдойче выгнали собаку на улицу, а когда удивленный таким оборотом событий Жук попробовал было вернуться во двор, его попросту пристрелили. Место старого пса заняла злобная немецкая овчарка, которая сразу учуяла убежище и яростным лаем встречала любую попытку выбраться наружу.

Через несколько дней иссякли вода и продовольствие. Слуцкий, его жена Злата и двое детей были на исходе сил. Еврейская семья оказалась запертой в темном подвале. Что же — умирать от голода, жажды и недостатка воздуха?

Поняв, что иного выхода нет, Ицик решил прорываться на свободу. Для начала следовало устранить овчарку. Ночью Слуцкий взял лопату — свое единственное оружие — и стал продвигаться к выходу. Немедленно поднялся лай. Чем ближе Ицик подбирается к собаке, тем яростней становится ее злобное рычание. Вот и крышка люка. Слуцкий решительно сдвигает дощатую крышку и сразу видит перед собой оскаленную пасть и два горящих глаза. Собрав все свои силы, он резко выбрасывает вперед руку с зажатой в ней лопатой. Остро наточенное лезвие вонзается в собачью шею. Лай сменяется коротким визгом, затем смолкает и он.